пришлось понаблюдать, что как-то неуютно себя ощущаешь от переизбытка информации. К тому же ему кто-то позвонил, и он договаривался о встрече.
Елена Алексеевна согласно кивнула:
– Не думаю, что он поднимется сюда. Это все надо переварить и ему и нам. Ему всегда говорили только то, что он хотел слышать. А сегодня, конечно, он пережил непривычные ощущения. Правда, я получила огромное моральное удовлетворение и очень благодарна ему за то, что он решился и спровоцировал этот, как сказала Аля, душевный стриптиз. Я почувствовала такую легкость внутри, все отпустило, все обиды ушли, знание трансформировалось в понимание, что нельзя два раза войти в одну и ту же реку. Это жизнь, и она продолжается.
Борис подошел к матери и нежно обнял ее:
– Прости, устроили мы тебе встряску.
– Я сама согласилась на это. Оказалось, что мне это надо было, несмотря на давность лет, обида не отпускала.
– Правда? Значит, отпустила? Точно?
– Абсолютно.
– Ну и отлично. А то меня совесть мучила. Зато теперь я понял, отчего во времена Достоевского русские люди любили выяснять отношения. После того как все называется своими именами, как-то по-другому смотришь на многое. Чтобы переварить все, что здесь так азартно наговорено, действительно надо время. Это точно. Что касается отца, то, зная его, думаю, сейчас он поедет куда-нибудь поужинать... И конечно, не один.
Неловкую тишину, которую вызвала последняя фраза Бориса, нарушил настойчивый звонок в дверь.
– Это звонок Андрея. Его ни с кем не спутаешь, – устало проговорила Елена Алексеевна.
– М-да... Все же на Первом все как-то проще. Останусь-ка я лучше там, где была. Там тоже жизнь продолжается, и вполне содержательная, – сделала для себя вывод Лариса Мартынова.
В ожидании прихода Вольнова каждый по-своему выражал эмоции. Алиса Лисовская стала заметно нервничать, посматривая на двери, думала о том, как бы ей понезаметнее ретироваться.
Миркина смотрела на всех остановившимся взглядом. Елена Алексеевна выражала всем своим видом полное безучастие к происходящему. Маша Сергеева подошла к Борису, взяла за руку, и они вместе сели на один диван с Еленой Алексеевной. Люси превратилась в само внимание.
Наконец дверь отворилась и вошел Андрей Константинович. Живой, но не очень здоровый. Голова у него была перебинтована, он заметно похудел, осунулся, но при этом общее впечатление было такое, будто значительно помолодел.
Следом за ним вошла ничем не примечательная молодая женщина среднего роста, чувствовавшая себя вполне уверенно в непривычной обстановке, на фоне которой она выглядела бедной родственницей. Что связывало эту скромно одетую, невзрачную серую мышку с респектабельным Вольновым, трудно было себе представить. Но, судя по острому оценивающему взгляду исподлобья, девушка была совсем непроста и очень целенаправленна в своих устремлениях.
Он картинно встал в дверях, оглядев всех присутствующих победоносным взглядом.
– Сочувствую. Слухи о моей смерти оказались сильно преувеличенными. Для многих это будет ударом. Да не комплексуйте вы очень уж сильно. Никаких открытий для меня не было в ваших откровениях. Я приблизительно все так себе и представлял. В большей или меньшей степени.
Он величественно подошел к Люси:
– А вот вы, девушка, меня удивили. Порадовали даже. Редкая выдумщица. Дерзкая. Очень возможно, что вы действительно моя биологическая дочь. Но только это ничего не значит. В бизнесе, знаете, ничего личного. Я, конечно, выслушаю ваши предложения, но... Сразу вам скажу, я ничего не собираюсь менять. Я не считаю, что я стар, и не чувствую никакой усталости. Так что все будет по-прежнему. Без американских душеспасительных инъекций. Договор мы расторгаем. – Он победоносно оглядел всех присутствующих и продолжил свою тронную речь: – Да, все будет по-старому. Кроме одного. Я женюсь. Предварительно, конечно, разведясь, – обворожительно улыбнулся он Алле. – Познакомьтесь, это Татьяна. Она меня выходила. Я решил, что в моем возрасте жениться надо на медсестре. К тому же с ней я счастлив. Сегодня отмечаем сороковой день счастья. Кстати, у нее двое детей, и я их усыновляю. Так что число наследников растет в геометрической прогрессии. Шучу. – Он широко улыбнулся, сделал небольшую паузу, погладил повязку на голове и продолжил: – Вот и все мои новости. А теперь, может, пройдем в столовую? Я голоден как волк. Тут у вас, как обычно, наготовили всяких вкусностей, – подмигнул он Елене. – За столом поболтаем, что да как.
Даже не поинтересовавшись, какое впечатление произвело его сообщение на собравшихся, он развернулся и по-хозяйски отправился в соседнюю комнату, жестом приглашая всех следовать за ним. Однако его примеру никто не последовал.
Присутствующие в гостиной молча проводили его взглядом. Через мгновение из-за открытой двери столовой послышался радостный визг Маруси:
– Дядя Андрей, живой! Ура! – Судя по грохоту упавших стульев, видимо, она вскочила и бросилась к нему на шею.
– Живой, конечно, живой! Как протекает беременность? Смотри, береги наследника, – довольным голосом зарокотал Вольнов. – Племяш, Серега, ладно тебе, не раскисай. Не на похоронах, все ж теперь нормально. Ты же знаешь, я вас не оставлю. Я уже все решил. Ребенка заберу к себе. Кстати, познакомьтесь, Татьяна, невеста моя. Она в курсе, согласна на все. Будет у меня трое детей. Маруську замуж отдадим за богатого. Хочешь за богатого?
– Еще как хочу, дядя Андрей, – радостно сообщила Маруся.
– Ты, я смотрю, Серега, времени тут зря не терял. Уже принял на борт. Меня не дождался. Ну, я думаю, мы с тобой сейчас еще выпьем за мое чудесное воскрешение.
– Выпьем, – с радостной готовностью отозвался Сергей, но тут же спохватился: – А тебе можно?
– Мне можно все, – самодовольно заключил Вольнов.
Голоса стали раздаваться не так отчетливо, видимо, вся компания уселась за стол.
– Вот он вас и отблагодарил за расследование, – прослушав весь этот радиоспектакль, невесело заметила Миркина.
– А мне не нужна его благодарность. Главное, чтобы остался живым, – устало проговорил Борис. Он сидел возле погрустневшей Маши, то обматывая свою руку ее длинной золотистой косой, то разматывая ее. Казалось, он был полностью поглощен этим занятием.
– Если бы они пришли чуть раньше, за столом оказалось бы тринадцать человек, – задумчиво произнесла Алиса. – Видимо, не обязательно, чтобы все вместе сидели. Все равно цифра сработала.
– Значит, судьба такая, – сказала Елена Алексеевна, и непонятно было, относятся ли ее слова к несчастью с Матильдой или вообще ко всему происходящему.
– Так, значит, все остается по-прежнему и еще хуже? – не отставала Алла от Бориса.
– Конечно, будет по-прежнему, – отстраненно согласился он, продолжая манипуляции с Машиной косой. – Кстати, Люси, вы все еще собираетесь внедряться на ВТВ или...
– Или! – с готовностью выпалила американка, решившая в этот момент, что она постарается, даже встретившись с Вольновым когда-нибудь лицом к лицу в лифте, избежать с ним какого-либо общения.
– Мы можем объединить наши усилия. Может, обсудим ваши проекты?
– С удовольствием, – заулыбалась Люси. – Мне очень хочется поработать в Москве.
– Поработаем, – улыбнулся в ответ Борис, крепко обняв Машу. – Нам нужна слаженная команда. Будем создавать собственную телекомпанию.
– Но ты же должен стать его преемником. Ты должен работать вместе с отцом, – сделала последнюю попытку Миркина.
– Зачем? Ему этого не надо. И мне тоже. Алла Григорьевна, милая, ну я же не Павлик Морозов. Отец такой, и ничего его не исправит. Я не собираюсь его менять – это уж точно, но и предавать его не собираюсь. И надеяться на него тоже не хочу. Никогда не хотел. Я всегда надеялся только на себя. Пусть доживает свою жизнь так, как хочет. Знаете, художника надо судить по законам его творчества. Я ему не судья, мне просто не нравятся его законы, и сам я не хочу по ним жить.
