Вообще же об Архипелаге они судят так:
— Кто не был — тот побудет, кто был — тот не забудет.
(Здесь — неправомерное обобщение: мы-то с вами, читатель, вовсе не собираемся там быть, правда?)
Где бы когда бы ни услышали туземцы чью-либо просьбу чего-нибудь
— Прокурор
Вообще к прокурорам у зэков непонятное ожесточение, оно часто прорывается. Вот например по Архипелагу очень распространено такое несправедливое выражение:
— Прокурор — топор.
Кроме точной рифмы мы не видим тут никакого смысла. Мы с огорчением должны отметить здесь один из случаев разрыва ассоциативных и причинных связей, которые снижают мышление зэков ниже среднего общечеловеческого уровня. Об этом чуть дальше.
Вот ещё образцы из милых беззлобных шуток:
— Спит-спит, а отдохнуть некогда.
— Воды не пьёшь — от чего сила будет?
О ненавистной работе к концу рабочего дня (когда уже томятся и ждут съёма) обязательно шутят:
— Эх, только работа пошла да день мал!
Утром же вместо того, чтобы приняться за эту работу, ходят от места к месту и говорят:
— Скорей бы вечер, да завтра (!) на работу!
А вот где видим мы перерывы в их логическом мышлении. Известное выражение туземцев:
— Мы этого лесу не сажали и валить его не будем.
Но если так рассуждать — леспромхозы тоже лесу не сажали, однако сводят его весьма успешно. Так что здесь — типичная детскость туземного мышления, своеобразный дадаизм.
Или вот ещё (со времени Беломорканала):
— Пусть медведь работает!
Ну как, серьёзно говоря, можно представить себе медведя, прокладывающего великий канал? Вопрос о медвежьей работе был достаточно освещён ещё в трудах И. А. Крылова. Если была бы малейшая возможность запрячь медведей в целенаправленную работу — не сомневайтесь, что это было бы сделано в социалистическом государстве, и были бы целые медвежьи бригады и медвежьи лагпункты.
Правда, у туземцев есть ещё параллельное высказывание о медведях — очень несправедливое, но въевшееся:
— Начальник — медведь.
Мы даже не можем понять — какая ассоциация могла породить такое выражение? Мы не хотели бы думать о туземцах так дурно, чтобы эти два выражения сопоставить и отсюда что-то заключить.
Переходя к вопросу о языке зэков, мы находимся в большом затруднении. Не говоря о том, что всякое исследование о новооткрытом языке есть всегда отдельная книга и особый научный курс, в нашем случае есть ещё специфические трудности.
Одна из них — агломератное соединение языка с руганью, на которое мы уже ссылались. Разделить этого не смог бы никто (потому что нельзя делить живое!),[190] но и помещать всё, как есть, на научные страницы мешает нам забота о нашей молодёжи.
Другая трудность — необходимость разграничить собственно язык народа зэков от языка племени каннибалов (иначе называемых «блатными» или 'урками'), рассеянного среди них. Язык племени каннибалов есть совершенно отдельная ветвь филологического древа, не имеющая себе ни подобных, ни родственных. Этот предмет достоин отдельного исследования, а нас здесь только запутала бы непонятная каннибальская лексика (вроде: ксива — документ, марочка — носовой платок, угол — чемодан, луковица — часы, прохоря' — сапоги). Но трудность в том, что другие лексические элементы каннибальского языка, напротив, усваиваются языком зэков и образно его обогащают:
свистеть; темнить; раскидывать чернуху; кантоваться; лукаться; филонить; мантулить; цвет; полуцвет; духовой; кондей; шмон; костыль; фитиль; шестёрка; сосаловка; отрицаловка; с понтом; гумозница; шалашовка; бациллы; хилять под блатного; заблатниться; и другие, и другие.
Многим из этих слов нельзя отказать в меткости, образности, даже общепонятности. Венцом их является окрик —
Нам просто кажется, что и современному русскому языку этого выражения очень не хватает! — особенно потому, что в жизни часто встречается подобное действие.
Но это попечение — уже излишнее. Автор этих строк, закончив свою длительную научную поездку на Архипелаг, очень беспокоился, сумеет ли вернуться к преподаванию в этнографическом институте, — то есть, не только в смысле отдела кадров, но: не отстал ли он от современного русского языка и хорошо ли будут его понимать студенты. И вдруг с недоумением и радостью он услышал от первокурсников те самые выражения, к которым привыкло его ухо на Архипелаге и которых так до сих пор не хватало русскому языку: 'с ходу', 'всю дорогу', 'по новой', «раскурочить», 'заначить', «фраер», 'дурак, и уши холодные', 'она с парнями шьётся' и ещё многие, многие!
Это означает большую энергию языка зэков, помогающую ему необъяснимо просачиваться в нашу страну и прежде всего в язык молодёжи. Это подаёт надежду, что в будущем процесс пойдёт ещё решительней и все перечисленные выше слова тоже вольются в русский язык, а может быть даже и составят его украшение.
Но тем трудней становится задача исследователя: разделить теперь язык русский и язык зэческий!
И, наконец, добросовестность мешает нам обойти и четвёртую трудность: первичное, какое-то доисторическое влияние самого русского языка на язык зэков и даже на язык каннибалов (сейчас такого влияния уже не наблюдается). Чем иначе можно объяснить, что мы находим у Даля такие аналоги специфически-островных выражений:
жить законом (костромское) — в смысле жить с женой (на Архипелаге: жить с ней в законе);
вынбчить (офенское) — выудить из кармана
(на островах сменили приставку — занбчить, и означает: далее спрятать);
подходить — значит: беднеть, истощаться
(сравни — доходить);
или пословица у Даля
'щи — добрые люди' — и целая цепь островных выражений:
мороз-человек (если не крепкий), костёр-человек и т. д.
И 'мышей не ловит' — мы тоже находим у Даля. А «сука» означало «шпиона» уже при П. Ф. Якубовиче.
А ещё превосходное выражение туземцев
Все эти бесчисленные трудности вынуждают нас пока отложить языковую часть исследования.
В заключение несколько личных строк. Автора этой статьи во время его расспросов зэки вначале чуждались: они полагали, что эти расспросы ведутся для кума (душевно близкий им попечитель, к которому они, однако, как ко всем своим попечителям, неблагодарны и несправедливы). Убедясь, что это не так, к тому ж из разу в раз угощаемые махоркою (дорогих сортов они не курят), они стали относиться к исследователю весьма добродушно, открывая неиспорченность своего нутра. Они даже очень мило стали
