Архипелаг ГУЛАГ. 1918-1956: Опыт художественного исследования. Т. 2

(Посчитаем: это 5 кубометров в час, кубометр в 12 минут — даже самого лёгкого грунта, попробуйте!) Обстановка такая: насосов нет, колодцы не готовы — побороть воду своими руками! А женщины? Поднимали в одиночку камни по 4 пуда![83] Переворачивались тачки, камни летели в головы и в ноги. Ничего, берём! То — 'по пояс в воде', то — 'непрерывные 62 часа работы', то — 'три дня 500 человек долбили обледеневшую землю' — и оказалось бесполезно. Ничего, берём!

Мы лопатой нашей боевою
Откопали счастье под Москвою!

Та 'особая весёлая напряжённость', которую принесли с ББК. 'Шли на штурм с буйными весёлыми песнями'…

В любую погоду
Шагайте к разводу!

А вот и сами ударницы, они приехали на слёт. Сбоку, у поезда, — начальник конвоя, слева ещё там один конвоир. Что-то не слишком воодушевлённые счастливые лица, хотя эти женщины не должны думать ни о детях, ни о доме, только о канале, который они так полюбили. Довольно холодно, кто в валенках, кто в сапогах, домашних конечно, а вторая слева в первом ряду — воровка в ворованных туфлях — где же пофорсить, как не на слёте? Вот и другой такой слёт. На плакате: 'Москву с Волгой мы трудом сольём. Сделаем досрочно, дёшево и прочно!' А как это всё увязать — пусть у инженерув головы болят. Легко видно, что тени улыбок для аппарата, а в общем здорово устали эти женщины, выступать они не будут, а ждут от слёта только сытного обеда один раз. Всё больше простые крестьянские лица.[84] А в проходе встрял самоохранник. Иуда, очень уж хочется ему попасть на карточку. — А вот и ударная бригада, вполне технически оснащённая, неправда, что мы всё на своём пару тянем!

Тут ещё была небольшая бедёнка — 'по окончании Беломора появилось в разных газетах слишком много ликующих статей, парализовавших устрашающее действие лагерей… В освещении Беломора так перегнули, что приезжающие на канал Москва-Волга ожидали молочных рек в кисельных берегах и предъявили невероятные требования к администрации' (уж не требовали ли они себе чистого белья?). Так что, ври-ври, да не завирайся. 'Над нами и сегодня реет знамя Беломора', — пишет газета «Перековка». Умеренно. И хватит.

Впрочем, и на Беломоре и на Волгоканале поняли: 'лагерное соревнование и ударничество должно быть связано со всей системой льгот', чтобы льготы 'стимулировали ударничество'. 'Главная основа соревнования — материальная заинтересованность' (!? — нас, кажется, швырнуло? мы повернули на сто восемьдесят градусов? Провокация! Крепче за поручни!) И построено так: от производственных показателей зависят: и питание! и жильё! и одежда! и бельё и частота бань! (кто плохо работает — пусть и ходит в лохмотьях и вшах!) и досрочка! и отдых! и свидания! Например, выдача значка ударника — чисто социалистическая форма поощрения. Но пусть значок даёт право на внеочередное долгое свидание! — и вот он уже стал дороже пайки…

'Если на воле по советской конституции применяется принцип кто не работает, тот не ест, то почему надо лагерников ставить в привилегированное положение?' (Труднейшее в устроении лагерей: они не должны стать местами привилегий!) Шкала Дмитлага (от г. Дмитрова): штрафной котёл — мутная вода, штрафной паёк — триста граммов. Сто процентов дают право на восьмисотку и право докупить сто граммов в ларьке. И тогда 'подчинение дисциплине начинается с эгоистических мотивов (заинтересованность в улучшении пайка) — и поднимается до социалистической заинтересованности в красном знамени'!

Но главное — зачёты! зачёты! (Засчитыванье одного проработанного дня более чем за один день срока.) Штабы соревнования дают заключённому характеристику. Для зачётов нужно не только перевыполнение, но и общественная работа! А тому, кто был в прошлом нетрудовым элементом, — понижать зачёты, давать мизерные. 'Он может только замаскироваться, а не исправиться! Ему нужно дольше побыть в лагере, дать себя проверить.' (Например, катит тачку в гору — а может быть это он не работает, а только маскируется?)

И что же делают досрочно-освобождённые?… Как что!? Они самозакрепляются! Они слишком полюбили канал, чтоб отсюда уехать! 'Они так увлекаются, что, освобождаясь, добровольно остаются на канале на землекопных работах до конца стройки'![85] (Добровольно катать тачки в гору. И можно автору верить? Конечно. Ведь в паспорте штамп: 'был в лагерях ОГПУ'. И больше нигде работы не найдёшь.)

Но что это?… Испортилась машинка соловьиных трелей — и в перерыве мы слышим усталое дыхание правды: 'даже и воровской мир охвачен соревнованием только на 60 %' (уж если и воры не соревнуются!..); 'лагерники часто истолковывают льготы и награды как неправильно применённые'; 'характеристики пишутся шаблонно'; 'по характеристикам сплошь и рядом (!) дневальный проходил как ударник-землекоп и получал ударный зачёт, а действительный ударник оказывался без зачёта';[86] 'у многих (!) — чувство безнадёжности'.[87]

А трели — опять полились, да с металлом! Самое главное поощрение забыли? — 'жестокое и беспощадное проведение дисциплинарных взысканий'! Приказ ОГПУ от 28.11.33 (это — к зиме, чтоб стоя не качались)! 'Всех неисправимых лентяев и симулянтов отправить в отдалённые северные лагеря с полным лишением прав на льготы. Злостных отказчиков и подстрекателей предавать суду лагерных коллегий. За малейшую попытку срыва железной дисциплины — лишать всех уже полученных льгот и преимуществ.' (Например, за попытку погреться у костра…)

И всё-таки самое главное звено мы опять уронили, бестолковщина! Всё сказали, а главного не сказали! Слушайте, слушайте! 'Коллективность есть принцип и метод советской исправительно-трудовой политики.' Ведь нужны же 'приводные ремни от администрации к массе'! 'Только опираясь на коллективы, многочисленная администрация лагерей может переделывать сознание заключённых.' 'От низших форм — коллективной ответственности, до высших форм: дело чести, дело славы, дело доблести и геройства'! (Браним мы часто свой язык, что де он с веками блекнет. А вдуматься — нет! Он — благороднеет. Раньше как говорили, по-извозчичьи — возжи? А теперь — приводные ремни! Раньше — круговая порука, так и пахнет конюшней. А теперь — коллективная ответственность.)

'Бригада есть основная форма перевоспитания' (приказ по Дмитлагу, 1933). 'Это значит — доверие к коллективу, невозможное при капитализме!' (Но вполне возможное при феодализме: провинился один в деревне, всех раздевай и секи! А всё-таки благородно: доверие к коллективу.) 'Это значит — самодеятельность лагерников в деле перевоспитания.'. 'Это — психологическое обогащение личности от коллектива!' (Нет, слова-то, слова какие! Ведь этим психологическим обогащением Авербах нас навзрыд повалила! Ведь что значит учёный человек.) 'Коллектив повышает чувство человеческого достоинства каждого заключённого и тем препятствует проведению системы морального подавления!'

И ведь скажи пожалуйста, тридцатью годами позже Иды Авербах пришлось и мне два слова вымолвить о бригаде, ну просто как там дела идут, — а на Западе люди совсем иначе, совсем искажённо поняли: 'Бригада — основной вклад коммунизма в науку о наказаниях (что как раз верно, это и Авербах говорит)… Это — коллективный организм, живущий, работающий, едящий, спящий и страдающий вместе в безжалостно-вынужденном симбиозе.'[88]

О, без бригады ещё пережить лагерь можно! Без бригады ты — личность, ты сам избираешь линию поведения. Без бригады ты можешь хоть умереть гордо — в бригаде и умереть тебе дадут только подло, только на брюхе. От начальника, от десятника, от надзирателя, от конвоира — ото всех ты можешь спрятаться и улучить минутку отдыха, там потянуть послабже, здесь поднять полегче. Но от