Яна ткнула пальцем в ориентировку:
– Здесь же написано: множественные послеоперационные.
– Хотелось бы знать, как они выглядят?
– Я не купала Сапунцова ни в ванне, ни под душем.
– Не в водолазке же он ложился в постель…
На лице Золовкиной появилась озорная улыбка:
– В постели женщину интересуют совсем другие вещи.
– Вата годна для халата? – съёрничал Слава.
Яна засмеялась:
– Вы догадливы.
– Неужели, правда, не видели этих рубцов?
– Чистая правда.
– Значит, ограничивались только платонической любовью?
– Вопросы любви я не обсуждаю даже с самыми задушевными подругами.
– Извините, эту тему закрываю… – Слава помолчал. – В какой одежде обычно Валентин приезжал к вам.
– Иногда в гражданской, иногда в камуфляже.
– Значит, камуфляжный наряд у него был?
– Разумеется. У кого теперь этого армейского барахла нет.
– А вот в пути, скажем, он мог переодеться?
– Не знаю. Еще что вас интересует?
– Интереса у меня много, да вы очень не разговорчивая собеседница, – Слава взял со стола ориентировку. – Извиняюсь за отнятое время. До свидания.
– Всего доброго, – сухо ответила Яна.
От «Трех мушкетеров» Голубев, усевшись за руль своего видавшего виды «Запорожца», поехал на улицу Гражданскую, где гостевал у мамки Витюшка Синяков. Разговор с Золовкиной оставил неприятный осадок. Слава не мог понять, отчего красавица Яна так равнодушно отнеслась к исчезновению сожителя. Ознакомившись с ориентировкой, она вроде из приличия задала единственный вопрос «Что с ним случилось?» и, не получив вразумительного ответа, сразу успокоилась, будто Валентин Сапунцов никогда не был с ней близок. И уж совсем казалось непонятным: почему бойкая на язык тридцатилетняя женщина не захотела рассказать о множественных рубцах на теле бывшего сожителя. «Не могла же она их не видеть, – размышлял Слава. – Неужели Сапунцов даже до пояса ни разу не обнажался у нее на глазах… Ерунда! Какая тайна заключается в этих рубцах? Почему их множество?»
Так, в недоумении, Голубев и подъехал к дому Синякова. Крепенький пятистенник с цветущей геранью на подоконниках Слава узнал по стоявшему в ограде красному «Запорожцу». В приусадебном огородике два заросших бомжового вида парня вскапывали лопатами землю. Витюшка в синем трико с белыми лампасами сидел на крыльце и меланхолично тасовал колоду карт. Рядом с ним на расстеленной газете стояла початая поллитровка водки и пара пластмассовых стаканчиков. Тут же лежали толстые ломти ржаного хлеба, соленые огурцы и разрезанная на дольки крупная луковица.
Увидев вошедшего в ограду Голубева, Синяков сунул карты в карман и нахмурился. Слава без приглашения сел на другой конец крыльца. Окинув взглядов «трапезный стол», спросил:
– Кейфуешь?
Витя скривил губы в усмешке:
– Алкашей нанял мамкин огород вскопать. Без допинга, черти лохматые, не могут работать. А вы опять по мою душу?…
– Ехал мимо, увидел тебя, решил отдохнуть за компанию, – слукавил Слава.
– Что-то часто вы стали со мной «отдыхать».
– С Царьковым замаялся, никакого просвета.
– Посветил бы, да нечем.
– Может, все-таки посветишь?… – Голубев подал Синякову розыскную ориентировку. – Глянь, Витюшка, на этого бородача. Не представал он пред твои светлы очи?
Синяков хмуро посмотрел на фотографию Сапунцова, потом долго вчитывался в текст. Наконец, возвращая Славе ориентировку, сказал:
– Это телохранитель армянина Назаряна.
– А Назарян кто? – будто ничего не зная, ухватился Слава.
– Бензиновый ловкач.
– В карты играет?
– Больше проигрывает.
– Тогда – зачем играть?
