люблю.
– Не прикалывайся, дубак. Я говорю о женщинах.
– Чо про них попусту базарить. Бабы все продажные.
– По Тате Чибисовой судишь?
– Когда харчи в достатке, Тата деньги не просит. В казино насмотрелся на телок, стреляющих, как пулеметчицы, накрашенными зенками в поисках фраера с толстым кошельком.
– Телки из казино – отбросы общества. Есть настоящие женщины, у которых толстые кошельки свои имеются.
– Дак, ты на чо запал: на настоящую «мушкетершу» или на ее кошелек?
– Кончай, Макс, трепаться! – сердито оборвал Сапунцов. – Слушай, что тебе надо сделать. На улицу Кедровую заезжать не будем. Остановимся поодаль. Ты пойдешь к Царькову и под предлогом переговоров по оптовой закупке книг заманишь поэта в джип. Увезем его в безлюдное место и чихнем.
– Мертвого придется зарывать, а у нас лопаты нет.
– Обольем бензином из канистры и подожжем. По обгорелым костям никакая экспертиза ничего не определит.
– Ошибаешься, Валян. По телеку показывали, как отрытые из земли кости через семьдесят слишком лет эксперты определили, что они царевы.
– Поэт не царь, чтобы носиться с его костями, как с писаной торбой…
Задуманному Сапунцовым плану не суждено было сбыться. Не успели подъехать к Кедровой и на километр, как неожиданно встретилась черная «Тойота», за рулем которой Ширинкин узнал Георгия Царькова. Глянув на предгрозовое небо, Максим удивился:
– Куда он, безумец, в такую непогодь помчал?
– Сядем на хвост – узнаем, – нахмурившись, ответил Сапунцов и повел джип следом за «Тойотой».
Царьков, доехав до окраины райцентра, повернул на щебеночную дорогу, ведущую к показавшемуся впереди кладбищу. Навстречу попались катафалк и автобус с участниками только что состоявшихся похорон. Миновав кладбищенские ворота, «Тойота» остановилась в подлеске возле ограды. Царьков с полиэтиленовым пакетом в руке вылез из машины и торопливо прошел на кладбище. Сапунцов, проехав чуть дальше, тоже свернул в подлесок.
– Чо, Валян, теперь делать? – растерянно спросил Максим.
– Что задумали, то и сделаем, – внезапно охрипнув, медленно проговорил Сапунцов. – Долго поэт на кладбище не задержится. Как гроза загромыхает, он кинется к машине. Здесь его и встретим. Запомни: первый выстрел делаешь в сердце, второй – между ухом и виском.
– А вдруг он спиной ко мне будет?
– Тогда первый раз стреляй под левую лопатку. Труп затолкаем в «Тойоту», устроим костер и оторвемся восвояси.
– Сам не хочешь пострелять?
– Если мне все делать самому, какого черта ты со мной катаешься?
– Понятно, подельнику дают меньший срок, чем убийце.
– О сроках не вякай. Гроза нам на руку. Следы замоет так, что сыщики безнадежно завязнут и в конце концов спишут дело на несчастный случай. «Висяк» им, как кость в горле.
– Бывает, и «висяки» раскалывают.
– Заткнись, Макс!..
Наступило гробовое молчание, как показалось Ширинкину, тянувшееся не меньше часа. Прервалось оно трескучим раскатом грома, от которого Максим испуганно вздрогнул. Начавшийся дождь сразу превратился в ливень. Из джипа не было видно, что делал Царьков на кладбище, но как только он выбежал из кладбищенских ворот, Сапунцов с Ширинкиным разом бросились к «Тойоте». Запнувшись, Валентин выхватил из травы тяжелый обрубок металлической арматуры, а Максим рывком достал из кармана кожаного пиджака «Зауер». Царьков бежал, прикрывая голову пустым полиэтиленовым пакетом. Подбежав к своей машине и увидев направленный ему в грудь пистолет, он остолбенел. Максим изо всей силы нажал пальцем на спусковой крючок, однако вместо выстрела услышал растерянный голос: «Ребята, за что?»…
Ответа на последний в жизни вопрос Царьков не получил. Резким ударом по шее Сапунцов сбил его с ног и, крикнув Максиму: «Тащи канистру!», проворно затолкал обмякшее тело в «Тойоту». Яркое пламя вспыхнуло одновременно с ослепительной молнией. Ошеломленному стремительностью происшедшего Ширинкину даже показалось, что это не Валентин, а грозовой разряд поджег облитую бензином машину. То ли от похмельного синдрома, то ли от нервного перенапряжения навалилась тяжелейшая одышка.
Промокший до нитки Сапунцов погнал джип от кладбища на предельной скорости. Адидасовские штаны Ширинкина тоже было впору выжимать. В растоптанных кроссовках хлюпала вода. Метавшиеся из стороны в сторону по лобовому стеклу щетки едва справлялись с ливневым потоком. Под натужный гул мотора Максим мучительно пытался сообразить, почему не выстрелил «Зауер»?… При въезде в райцентр, чтобы не нарваться на полосатый жезл гаишника за превышение скорости, Валентин сбросил газ. В этот момент Ширинкин наконец вспомнил, что в горячке забыл взвести курок пистолета. Оттого, что по собственной оплошности не стал убийцей, почувствовал успокоение. Всю вину теперь можно было свалить на Сапунцова. Говорить не хотелось. Одышка становилась невыносимой. В надежде «подлечиться», Максим сунул руку в багажный ящик, где лежала початая бутылка «Русского стандарта». Не отрывая взгляда от дороги, Сапунцов грозно рыкнул:
– Не трогай бутылку!
– Валян, дай пару глотков дернуть, – взмолился Ширинкин. – Иначе подохну, как собака.
