Выражение лица Крохина быстро изменилось.
– Молодой человек, я не барышничаю выигранными вещами.
Исподволь разглядывая врача-стоматолога, Бирюков заметил, как тот мучительно что-то вспоминает, и решил опередить его:
– Мы ведь, Станислав Яковлевич, с вами знакомы. Помните, Борис Медников знакомил?… Я в уголовном розыске работаю, но поверьте… и сотрудники милиции не лишены земных слабостей. Моя слабость – «Урал» с коляской. Сплю и во сне вижу.
Лицо Крохина не изменилось ни на йоту. Какое-то время он молча разглядывал Антона, затем виновато пожал плечами и проговорил:
– А я вас, честное слово, не признал. Вы тогда в форме были. – И повеселел: – Вот уж совсем смешно: работник уголовного розыска не может достать желанную вещь. Я на вашем месте припутал бы какого- нибудь торгаша, он бы с доставкой на дом «Урал» организовал. Только деньги клади на бочку.
Антон виновато поморщился:
– А после под монастырь бы подвел. С торгашами только свяжись, рад не будешь.
– За честные деньги бояться нечего, – Крохин помолчал, как будто все еще о чем-то раздумывал или вспоминал, и вдруг предложил: – Заходите в дом, а то скажете: «Ничего себе старый знакомый, у калитки держит».
– Знаете… это самое… если вы не согласны продать, то… – как можно искреннее замямлил Антон, и в то же время опасаясь, как бы не переиграть – ведь Крохин, ухватившись за его слова, мог сказать: «Извините, не согласен», и тогда дальнейший контакт с ним прервется.
Однако Крохин этого не сказал. Он шире открыл калитку и пригласил:
– Ну, проходите же, проходите. Кажется… товарищ Бирюков?
– Совершенно точно, – подтвердил Антон и про себя отметил: «А ты, кажется, давно меня узнал, товарищ Крохин».
Из расположенной возле гаража конуры, которую Антон разглядел сразу, как только шагнул в ограду, опять послышался сердитый лай и мигом утих, едва Крохин громко прицыкнул. Дверь конуры была закрыта на щеколду. Антон невольно подумал, откуда сидевшая взаперти собака услышала электрический звонок, когда он нажимал кнопку у калитки.
Оставив у крыльца шлепанцы, Крохин поднялся по ступенькам и оглянулся. Заметив, что Бирюков тоже собирается разуться, проговорил:
– Входите в ботинках. С меня пример не надо брать. Я, как Лев Толстой, люблю босиком ходить.
Антон не стал возражать. Потерев подошвами о половичок возле крыльца, он, стараясь не забывать о своей роли стеснительного покупателя, двинулся за Крохиным. Миновав светлую пустую веранду, вошли в дом.
Внутри «теремок» вовсе не казался маленьким. Почти весь нижний этаж занимала просторная, как называли в старину, зала, обставленная скромной мебелью, похоже, самодельного производства или местного деревообрабатывающего комбината. У одной из стен – такие же, полукустарные-полуфабричные, книжные стеллажи, почти пустые. На полу – большой, но заметно вытертый и прожженный в нескольких местах палас. Всей роскошью залы была пирамидальная сияющая стеклом горка с дорогой посудой. Пологая лестница с перилами вела на второй этаж. Когда Крохин и Антон поднимались по ней, не скрипнула ни одна половица.
В отличие от первого, второй этаж дома был разделен на комнаты. Крохин гостеприимно протянул руку к одной из них:
– Прошу сюда. Это мой кабинет.
Бирюков шагнул в открытую дверь, исподволь окинул помещение взглядом: двухтумбовый, совершенно пустой сверху стол, закрытый секретер, два стула, у окна – вращающееся, будто из парикмахерской, старенькое кресло, рядом – больничного типа, на высокой подставке, плевательница. И больше – ничего.
– Живу скромно, – будто извиняясь, сказал Крохин. – Что делать? Нельзя враз объять необъятное. Дом этот из меня все соки вытянул, а тут еще очередь на машину подошла. Собственно… с машиной мне просто подвезло. Несколько машин район получил для премирования передовиков сельского хозяйства. Одна из них оказалась лишней, предложили мне. Знаете, я ведь в районе – величина. Такого стоматолога здесь никогда не было, поэтому, естественно, и городские власти и партийные меня стараются всячески задобрить, чтобы я не вздумал покинуть их район, – Крохин сообщил это с оттенком нескрываемой гордости, помолчал. – Словом, отказываться от предложенной машины было нельзя, и случилась непредвиденная накладка. Сейчас, не поверите, сижу в долгах, как в шелках, – он предложил Антону место напротив окна, сам устроился спиной к свету, откинулся и без всякого перехода спросил: – Значит, мечтаете о мотоцикле?
– Во сне вижу… – улыбнулся Бирюков.
– Опоздали… Всего на несколько дней опоздали. Был бы у вас новенький «Урал» с коляской. Мне он действительно не нужен. Увез я его в комиссионный магазин, и в тот же день его продали, – Крохин открыл секретер, порылся в бумагах и протянул Антону квитанцию. – Вот документ, подтверждающий, что купля- продажа совершена с соблюдением соответствующих советскому законодательству формальностей. Видите, – он ткнул пальцем в квитанцию, – даже семь процентов комиссионных с меня сорвали.
«Квитанция неподдельная», – подумал Бирюков.
– Я заплатил бы вам полную стоимость, – расстроенно проговорил он, – и даже комиссионные.
– Мне проще было получить полную стоимость в сберкассе, – Крохин вздохнул. – Брат с толку сбил. Он так же, как вы, об «Урале» мечтает. Уговорил взять мотоцикл, когда же дело дошло до расчета, оказывается, сбережений у братишки, как и у меня грешного, нет ни копейки! А я в долгах сижу по уши. Что делать?… На семейном совете решили: дело безвыходное, надо продавать «Урал». Вот так я и погорел с семью процентами комиссионных.
