Двести лет вместе. Часть вторая

два-три месяца): «Жить в стране, которую я не считаю своей, стало для меня невыносимым».

Цельность взгляда. И смелость выражения.

И вот такое ощущение – всё более охватывало советских евреев – уже и в широких слоях.

Один еврей-журналист позже, в 1982, выразился так: «Я – Посторонний… Я посторонний в своей стране, которую абстрактно люблю, конкретно ж – просто боюсь»[1418].

В начале 70-х годов Л. К. Чуковская в разговоре со мной (я записал тогда же) сказала так: «Нынешний Исход вбили в еврейство сапогом. Скорблю о тех, кого русские заставили вообразить себя евреями. Евреи утратили свою национальную самобытность, и лживым представляется искусственное пробуждение их национальных чувств».

О, далеко не так! – тут Л. К. не уловила, хотя со многими евреями обеих столиц общалась. Пробуждение еврейских чувств было весьма естественным, закономерным на исторической Оси – а не просто «вбито сапогом». Внезапное пробуждение! «И «еврей» может звучать гордо!» [1419]

Осмысление пройденного в СССР пути своего молодого поколения ещё один еврейский публицист передаёт так: «Что же мы, «внуки» и наследники этого жестокого эксперимента, мы, пробившие головой скорлупу и вылупившиеся здесь, в Израиле, – что можем мы сказать об отцах наших и дедах? Что не дали нам «еврейского воспитания»? А разве опыт путей их, их жизней, впитанный нами, пройденный – хоть и детскими шажками, но каждым из нас, от детских грёз до зрелой озверелости, – это не еврейское воспитание? Ведь само наше ощущение еврейства в очень большой степени сложилось, как итог их (и наших собственных) неудач, катастроф, отчаяния. Так давайте же ценить это прошлое… Нам ли кидать камнями в разбитые черепа романтиков прошлого?!»[1420]

Откровенно и честно выраженная наследственная связь с отцами и дедами, столь воодушевлёнными в раннесоветские годы; она даёт картине объёмность. (И, сквозь статью, приметно раздражение к благам и преимуществам «нового класса», заменившего тех «романтиков».)

И в самиздатской статье тоже справедливо оттенялось: «Представляется глубоко неверным мнение, будто нынешний подъём национального самосознания советских ассимилированных евреев – лишь следствие возрождения антисемитизма. Мы имеем здесь, скорее, совпадение во времени»[1421].

Разные участники этого процесса несколько по-разному описывают ход своего тогдашнего самоосознания. Одни пишут: «почти всем представлялось, что в 60-е годы практически ничего не было», то есть движения возврата к еврейству, однако «после войны 67-го года повеяло чем-то новым». А «брешь, я уверен, пробил всё-таки самолётный процесс»[1422]. – Другие: что «в Ленинграде, в Москве, в Риге еврейские группы сложились уже в середине 60-х годов», а к концу их в Ленинграде создался уже еврейский «конспиративный центр». Но в чём, по сути, конспирация? «Создавались кружки иврита, кружки еврейской истории… не столько для изучения иврита, сколько для общения желающих его изучать. В самом изучении не уходили дальше двух-трёх сотен слов… Все без исключения функционеры, всё их окружение были людьми, весьма далёкими не только от религии, но даже просто от еврейской традиции», «евреи 60-х годов очень смутно представляли себе сионизм». Тем не менее – «мы в достаточной мере ощущали себя евреями, не испытывая никакой нужды в каких-либо „курсах повышения“ своей еврейской квалификации». Против шквала антиизраильской пропаганды росла «внутренняя симпатия к самому еврейству и к Израилю… Если бы нам тогда сказали, что Израиль вообще отошёл от иудаизма, нет такового, в наших глазах он ничего бы не потерял». Затем движение «из подпольного кружка стало превращаться в массовое, открытое… „салонное“ явление». Однако «в возможность выезда, во всяком случае – при нашей жизни, тогда не верил никто, зато в возможность загреметь в лагерь верили все»[1423]. (Интервьюер комментирует: «Увы, конспирация неотделима от „бесовщины“. Я видел это в еврейском движении в 70-е годы, уже после ленинградских процессов»[1424].)

Так освоение еврейской культуры началось и шло ещё даже без прямых мыслей о выезде – и ещё не заслоняло и не меняло будничной жизни участников. – «Я не уверен, что алию [алия (ивр.) – восхождение; перенесено на: возврат на историческую родину] начали сионисты», те первые сионистские группы были слишком слабы для этого. «В известной мере её породила сама советская власть, поднявшая грандиозный шум вокруг Шестидневной войны. В советской прессе возник образ воинственного, всепобеждающего еврея, и этот образ компенсировал тот комплекс неполноценности, который существовал у советских евреев»[1425] .

Но – «спрячь свой «трепет иудейский» – от глаз сотрудников, от ушей соседей». Сперва – глубокая опаска: «эти клочки бумаги, на которых записывались данные для вызова, – словно подписываешь приговор самому себе, и детям, и родным». Однако вскоре – «перестали шептаться, заговорили вслух», «начали собираться, праздновать» еврейские праздники и «учить историю в кружках и иврит». – А уж с конца 1969 «евреи стали десятками и сотнями подписывать письма, предназначенные для «зарубежного общественного мнения». Они требовали «выпустить» их в Израиль»[1426]. Советское еврейство, «отрезанное от еврейского мира, затянутое в плавильный котёл фараоново-сталинской империи… казалось, было окончательно потеряно для еврейства, – и вдруг: возрождение сионистского движения в России, возврат к древнему Моисееву призыву: „Отпусти народ мой!“[1427]

И «в 1970 году весь мир заговорил о русских евреях». Они «поднялись, они ощутили решимость… Между ними и их мечтой одна только стена – стена государственного запрета. Пробить, прошибить, пролететь сквозь неё было единственным желанием… «Бегите из северного Вавилона», – прозвучал завет арестованных «самолётчиков», группы Э. Кузнецова-М. Дымшица[1428] . В декабре 1970 на процессе в Ленинграде «они не молчали, не скрывались, они открыто декларировали своё намерение похитить самолёт, угнать его через границу, улететь в Израиль. При том, что за это им угрожал расстрел! …Их «признания» были, по существу, декларациями сионизма»[1429]. Через несколько месяцев, в мае 1971, прошёл второй процесс, по делу «сионистской организации Ленинграда», вослед – процессы в Риге и Кишинёве.

Эти суды, особенно два «ленинградских», были ещё новым большим толчком для еврейского самосознания. – Вскоре вослед стал выходить самиздатский журнал «Евреи в СССР» (с октября 1972). Все формы борьбы за выезд в Израиль, как и требования свободного развития еврейской культуры для остающихся в СССР, находили в нём живое отражение.

Но и тут ещё далеко-далеко не большинство советских евреев вовлеклись в идею возникшей эмиграции. – «Когда советские евреи знали, что выбора нет и надо просто терпеть и приспосабливаться, им, кажется, было легче жить, чем теперь, когда у них появилась свобода выбора места жизни и творчества… Первая волна бегущих из России в конце 60-х годов была ещё движима одним стремлением – провести остаток дней своих в той единственной стране, где нет антисемитизма, – в Израиле». (Кроме тех,