в два раза быстрее, но вечером по-прежнему вернулись в гостиницу ни с чем. Так продолжалось и третий, и четвертый, и пятый день. К концу недели Антон почти полностью убедился в правоте Кайрова — труд походил на мартышкин. И только беззаветно верящий в коллективизм Голубев не унывал. Устало потягиваясь на гостиничной койке, он, как ни в чем не бывало, рассказывал Антону:
— Вот на границе мы одного жука полгода караулили. Контрабандой, паразит, занимался. Хитрюга невыносимый! Со стажем проходимец был, с дореволюционных лет махинациями промышлять начал, все тонкости конспирации знал. И что ты думаешь? Взяли, как суслика! Колхозники помогли задержать.
Бодрое настроение Голубева вселяло какую-то уверенность в предстоящем успехе. Однако по прошествии недели Бирюков все-таки позвонил в райотдел и доложил подполковнику Гладышеву о бесплодности поисков. Тот, видимо, уловив в голосе Антона нотку пессимизма, спросил:
— Как настроение у Голубева?
— Как всегда, отличное, — ответил Антон. — Верит в успех.
— Вот и ты должен верить, — ободрил подполковник. — Запомни, нет безнадежных дел, есть люди, безнадежно опускающие руки. Для сотрудника уголовного розыска это самое последнее дело — опустить руки.
Слава Голубев, узнав о разговоре, закипятился:
— Правильно говорит товарищ Гладышев! Хороши бы мы с тобой были, если б раскисли, не доведя проверку до конца. Жаль вот, что не круглосуточно отделы кадров работают. Быстрее бы тогда у нас дело пошло, а так, не успеешь оглянуться, — рабочий день кончился.
Бирюков улыбнулся. Вроде бы и пустяк сказал Голубев, но была в сказанном такая искренняя вера в успех, что Антону стало стыдно за свою минутную слабость. Открыв записную книжку, где были перечислены все новосибирские автотранспортные предприятия, он стал округлять те, в которых уже побывали. Округленных получилось больше половины. Слава заглянул в книжку и предложил:
— Давай усилим темпы. Мы как сейчас делаем? Чуть рабочий день к концу, уже направляемся в гостиницу, боимся на часик сверхурочно задержать кадровиков. А что этого бояться? Зачем такая щепетильность? Пусть хоть пять минут остается до конца рабочего дня, застанем кадровика на месте — выкладывай сведения и сиди с нами, пока разберемся. Не по личному ведь вопросу приходим, по служебному. Правда?
— Правда, Славочка.
За следующий после разговора день кружочков в записной книжке прибавилось, через сутки — еще. Дело близилось к концу, для завершения проверки оставалось два, в худшем случае — три дня.
В тот вечер, перебирая учетные карточки, Бирюков беседовал с очередным начальником отдела кадров, которого застал буквально перед самым концом рабочего дня. Фамилия кадровика была Жариков. Мрачноватый, уже предпенсионного возраста, он, поворачивая на столе массивную, полную окурков пепельницу, неторопливо рассказывал о водителях, которые заинтересовали Антона, детализировал их привычки, особенности характера. Сам в недавнем прошлом шофер, Жариков знал водительский состав, что называется, досконально. Беседа затянулась. Охарактеризовав очередного шофера по фамилии Бухгольц, Жариков щелкнул пустым портсигаром и обратился к Бирюкову:
— Вы не курите? Не подрассчитал, свои все кончились.
— Не курю, — ответил Антон и на какую-то секунду задержал взгляд на портсигаре.
Память сработала молниеносно. Точно такой же портсигар — серебряный, с изображением крейсера «Аврора» на крышке — был у Иннокентия Гаврилова.
— Разрешите взглянуть, — попросил Жарикова Антон.
Жариков равнодушно протянул портсигар. Бирюков открыл его и на внутренней стороне крышки прочитал гравировку: «Георгию на память от Иннокентия. Сентябрь, 1966 г.» Тотчас вспомнились слова Гаврилова: «Гошкин подарок… Перед увольнением он мне подарил, а я такой же ему. Обменялись, так сказать», и Антон почувствовал нервный озноб — портсигар, бесспорно, принадлежал Георгию Зорькину.
— Чистое серебро? — стараясь не выдать волнения, спросил Бирюков.
— Кажется, чистое, — Жариков отыскал в пепельнице подходящий окурок и прикурил его. — Должник один вроде как в залог отдал. Года два уже таскаю, — и вдруг спохватился: — А ведь должник мой похож на того, которого вы ищете!
Антон выжидательно замер. Жариков почмокал гаснущим окурком и заговорил:
— В шестьдесят восьмом году я еще работал шофером. Был в то время у меня сменщиком Бухарев Григорий Петрович, возрастом и внешностью — как вы рассказывали. Шоферишко — так себе, в придачу — выпивоха. Поначалу я этого не знал, ну и сдуру как-то тридцатку ему одолжил. Вскоре после этого за пьянку госавтоинспекция у него права отобрала, и его с работы, как говорят, без выходного пособия… Я и надежду потерял, что долг стребую, а года два назад в гастрономе встретились. Смотрю, с бутылкой… Подхожу: «Что же ты, друг ситный, водочку попиваешь, а должок забыл?» Он заюлил, как кошка, которой на хвост наступили, вижу, удочки сматывать настроился. А в эту минуту сотрудник милиции в гастроном входит. Я в шутку: сейчас, мол, подзову. Бухарева будто кипятком обдали, достает портсигар: «Возьми, серебряный. Как деньги появятся, сразу приду, обменяемся». Думаю, с паршивой овцы — хоть шерсти клок. Забрал портсигар, считал, дешевая подделка, а знающие люди говорят, что серебро.
— В какой организации вы с Бухаревым работали? — сухо осведомился Бирюков.
— Да я уж четверть века в одной работаю, — Жариков с сожалением затушил окурок. — И он здесь же работал. Сейчас попробую найти его личное дело. Не так давно архив перебирал, видел.
Он открыл шкаф, долго перекладывал с места на место запылившиеся тощие папки, наконец, вынул одну из них.
Антон развернул, корочки. В папке лежало малограмотное заявление о приеме на работу, личный листок по учету кадров и две выписки из приказов: одна с зачислением на работу шофером, другая об увольнении. В личном листке тем же почерком, что и на заявлении, было написано: «Бухарев Григорий Петрович, год рождения 1921, образование 7 классов, курсы шоферов. В дальнейших графах были обычные ответы: «да», «нет».
— Кстати сказать, устроился Бухарев к нам на работу после освобождения из исправительно- трудовой колонии, — внезапно вспомнил Жариков. — Кажется, за драку по пьяному делу отбывал наказание, да это и не удивительно. Сильно вспыльчивый был, когда пьяный. С полоборота, как говорят шоферы, заводился. Зверел прямо-таки человек.
Бирюков стал перечитывать бумаги. Ему показалось, будто он что-то упустил, и только когда дочитал вторично до конца, догадался, что не нашел домашнего адреса Бухарева. Жариков, узнав об этом, сказал:
— Пустяки. Хоть и давно, но приходилось у него бывать. По шоферской памяти попробую найти, если нужно. Вот только проживает ли он по прежнему адресу?
Бухарев жил на частной квартире в отдаленном районе города. Новые многоэтажные корпуса наступали на приземистые покосившиеся дома и засыпушки, начавшие свое существование в трудные послевоенные годы. Антон с Жариковым долго плутали по пыльным улочкам и переулкам, прежде чем постучали в дверь низенькой выбеленной известью мазанки. На стук никто не ответил. Жариков постучал энергичнее, и только после этого чуть шевельнулась цветная оконная занавеска и еле слышный через стекло голос с вызывающей неприязнью спросил:
— Кого надо?
— Григория, квартиранта вашего, — громко ответил Жариков.
— Никаких квартирантов у меня нет, — грубо пробормотал все тот же голос.
— Откройте. Мы из милиции, — сказал Антон.
За дверью скрипнули половицы, что-то зашуршало и послышалось требовательное:
— А ну, покажь документ.
Бирюков раскрыл удостоверение личности и поднес его вплотную к щели между косяком и дверью. Но и после этого дверь долго не открывали. Поскрипывали половицы, слышалось бормотание, словно вслух читали по слогам. Отворилась дверь неожиданно. Появившаяся на пороге похожая на бабу-ягу старуха сердито спросила:
— Чего ищете вчерашний день?
