«Снегурочка» ничуть не обиделась на Васину вольность. Лишь кокетливо погрозила холеным наманикюренным пальчиком. Сипенятин, послав ей в ответ воздушный поцелуй, трубочкой вытянул толстые губы:
— Уть-ти-какая хорошая!.. — И, когда барменша удалилась, повернулся к Бирюкову. — Видал, шеф, кооперативную вежливость? В рабочей обжорке за такую ласку наверняка бы по морде от официантки схлопотал, а тут хоть бы хны. Культура!
— Сильно не распускай руки, а то и здесь схлопочешь, — сказал Антон, продолжая исподволь рассматривать посетителей кафе.
В основном это были молодые люди, от шестнадцати и старше. За одним из столиков уже знакомые Бирюкову «металлисты» передавали друг другу красно-белую пачку «Мальборо», словно никак не могли решить: открывать ее или не открывать? У входа, выставив зажатые в пальцах дымящиеся сигареты, две «девочки» неопределенного возраста, пышная блондинка в декольтированном ярком платье и худощавая смуглянка, кокетничали с лысым мужчиной. Похоже, что разговор у них шел, как говорил Сипенятин, «насчет картошки дров поджарить». Рядом с Васей за столик к троим девушкам подсел симпатичный молодой парень с родинкой на левой щеке. В правом дальнем углу хмуро беседовали три пария. Двое были в потертых пиджаках из кожзаменителя, третий — в зеленоватой солдатской рубахе. Он, как показалось Антону, косил взгляд на Сипенятина.
Вася, кое-как одолев мороженое, скучающе хлебал кофе, который на удивление оказался вполне сносным. Вызванный барменшей прилив духа его быстро иссяк. Взглянув на лысого мужчину, он мрачно заговорил:
— Половой гангстер клеит чернявку. Шеф, давай плюнем на кубинское кино и уведем девочек, а?.. Блондинка очень даже ничего…
— Не туда смотришь, — тихо сказал Антон. — В правом углу, по-моему, парни игру затевают, по один из них присматривается к тебе…
Сипенятин выждал несколько секунд и с напускным равнодушием уставился в затемненный угол. Будто случайно увидев парня в солдатской рубахе, приподнял над макушкой тюбетейку. В ответ парень обрадованно вскочил на ноги и, лавируя между столиками, пробился к Васе. Широко раскинув руки, воскликнул:
— Сивый, дай обниму!
— Иди барменшу потискай, она мягче, — отмахнулся от объятий Вася и протянул руку: — Салям алейкум, Прапор.
— Здорово, Васек! Не узнал тебя сразу. Думаю, что за узбек?.. Где так козырно нарядился?
— Где урюк растет.
— В Узбекистане?
— Ну.
— Давно в кафе сидишь?
— Уже надоело.
— Десантник сюда не заглядывал?
— Сегодня не видал. Вчера трусился с похмелюги у стойки.
— Вот, паскуда, опять закирял, а нужен мне как воздух.
— Не надо было на похмелку давать.
— Не давал. Он сам разбогател. Пошли за наш стол.
— Не пойду, — Вася скосил глаза на Бирюкова. — Я не один, с шефом.
Прапор, пристально оглядев Антона, бесцеремонно сказал:
— Первый раз вижу.
Сипенятин показал в улыбке золотые зубы:
— Его портрет в розыске не печатали. С наличными взяли.
— Не темни. Что за шеф?
— Бывший хлопкообрабатывающий министр.
— Перестань. Тому министру стенку припаяли.
— За взятку отпаялся. И меня в придачу выкупил. Теперь вот охраняю спасителя от народных мстителей, — не моргнув глазом, съерничал Вася.
— Заливаешь? Ну, вставай, пошли к нам.
— Не пойду. Из угла телек не видно. Скоро безразмерно обнаженных кубинок станут показывать.
— Баб не видал?
— По цветному телеку — нет. Хочу поглядеть.
— Ну как знаешь… — Прапор прощально помахал пальцами. — Бывай, Васек, не унывай!..
Сипенятин молча приподнял тюбетейку,
— Кто это? — спросил Актон, когда парень отошел от столика.
— Бывший прапорщик. За границей служил, христопродавец. На иконах погорел.
— Значит, твой коллега по прежнему ремеслу?
— Я соотечественникам подделки толкал, а Прапор настоящего Христа хотел за доллары сплавить.
— Чем теперь занимается?
— На каком-то заводе слесарит или токарит, не знаю.
— А какого «Десантника» он упоминал?
— Есть тут хромой алкаш. На бутылку баба не дала. В знак протеста придурок с четвертого этажа из окна прыгнул. Врачи с горем пополам кости собрали.
— Где работает?
— Из него работник, как из попугая соловей.
— На какие же доходы пьет?
— На жинкины. Она в вино-водке торгует, — нехотя ответил Вася.
На экране телевизора внезапно вспыхнули яркие юпитеры и под ударившую во всю мощь темпераментную музыку закружились в калейдоскопическом хороводе танцовщицы кубинского варьете. Посетители кафе задвигав стульями, как по команде, ринулись из дальних углов к телевизору. Устраивались кто как может. Лысый волокита с легкомысленными девочками протиснулся к столику, где сидели Бирюков с Сипенятиным. Вася, приподнявшись со стула, ткнул его в спину:
— Блондин, отвали в сторону! Из-за твоих шансонеток кабаре не видно.
Мужчина возмущенно оглянулся и, встретившись с красноречивым Васиным взглядом, безропотно отодвинулся. Удовлетворенный Сипенятин уставился на экран словно ребенок, которому показали яркую игрушку.
Темпераментные танцы чередовались песенными и музыкальными номерами. От некоторых номеров публика приходила в восторг. Только «Прапор» и парни в пиджаках из кожзаменителя, как приметил Антон, не обращали на телевизионное представление ни малейшего внимания. Дымя сигаретами, они или азартно во что-то играли, или сообща обсуждали какой-то план.
Выступление варьете продолжалось больше часа. Как только оно закончилось, посетители бурно заволновались. Кто-то отчаянно захлопал в ладоши. Его сразу поддержали. Аплодисменты перешли, как говорится, в овацию. Знакомые Бирюкову «металлисты» всем «трио» отрепетированно крикнули:
— Владик, Мадонну!..
Выкрик тут же поддержал сидевший справа от Сипенятина паренек с родинкой на щеке. А через минуту уже весь подвальчик дружно скандировал:
— Вла-дик!.. Ма-дон-ну!.. Вла-дик!.. Ма-дон-ну!..
Находившийся за стойкой Труфанов с показным равнодушием протирал белой салфеткой и без того чистые фужеры. Потухший было экран телевизора вновь засветился. На нем порезвились беззвучные мультипликационные медвежата, и вдруг грянула музыка. Яркий видеоклип, стремительно кувыркаясь, разросся во всю величину экрана и замер. На красочной картинке, прижав к губам микрофон, появилась белокурая молодка, чемто смахивающая на некогда популярную Мэрилин Монро. Через две-три секунды певица взорвалась таким отчаянным криком, что вздрогнувший от неожиданности Сипенятин громко сказал:
— Во, мля, дает Сусанна!..
