количество поклонников. Может, они и… убили Леву?..
— Все может быть. Брат ничего на эту тему не рассказывал?
— Лева очень замкнутым был. Я старалась к нему в душу не лезть. Сердцем чувствовала, что Леве и без моих расспросов тошно. А тут еще у самой неприятности начались…
— Какие?
— Парни повадились в общежитие звонить. Почти каждый день приглашают к телефону и загадочными намеками встречу назначают, сальности всякие плетут.
— Не угрожают?
— Нет, просто хамят, подонки, и все.
— С Каретниковой не разговаривали насчет Левы?
— С Дашкой бесполезно говорить. Она из воды сухая выйдет. Как-то встретились, спрашиваю: «Зачем ты над Левой издеваешься? Чего за нос его водишь?» Дашка напрямую, будто в порядке вещей: «Не могу же за инвалида замуж выходить. Так хромает, что стыдно рядом идти». — «А со стариком не стыдилась?» — «Старик коньки отбросил и квартиру в центре города мне оставил. Вот если Левчик поправится, перестанет хроматъ, мы с ним свадебный пир на весь мир устроим». Высказала я от всего сердца, кто она есть на самом деле, на том и расстались. Каждая при своем мнении…
— В какой обуви брат ушел из дома? — внезапно спросил Бирюков.
— В белых кроссовках «Адидас» — Дашка недавно ему подарила на день рождения, — Люба недоуменно глянула на Антона. — А что?..
— Разули его.
— Ой… В морге я даже не заметила этого. Следователь что-то спрашивал насчет обуви, а я, как чумная, только головой крутила…
Бирюков взял со стола фотографию Каретниковой. Рассматривая ее, сказал:
— Придется забрать у вас некоторые письма и портрет этой красавицы. Кстати, она не уроженка Новосибирска?
— Нет, из Ордынского района в ГПТУ приехала.
— А ваши родители где живут?
На глазах Любы в который уже раз навернулись слезы:
— В пригородном совхозе жили. Позапрошлой зимой рано закрыли печную трубу и угорели. Теперь я одна осталась. Не представляю, как Леву похоронить…
— Завтра утром к вам придет участковый инспектор милиции. Поможет организовать похороны.
— Спасибо, — еле слышно проговорила Люба и уткнулась лицом в ладони.
Глава V
Сбор информации о Зуеве Слава Голубев начал с опроса жильцов соседних квартир, однако ничего от них не узнал. Все удивленно пожимали плечами и отговаривались, что почти не знают недавно подселившегося соседа. От бесплодных разговоров оптимизм Голубева несколько увял. Чтобы собраться с мыслями, Слава вышел во двор и сел на скамейку у песочной площадки.
Во дворе мальчишки гоняли большой полосатый мяч. Под ногами у них путался крепенький розовощекий малыш. Изо всех силенок он пытался завладеть мячом, но опережали более взрослые. Основательно запарившись, мальчик подолом рубахи обтер вспотевшее лицо, устало подошел к Голубеву и отчетливо, чуть не по слогам, проговорил:
— Здравствуйте.
Голубев улыбчиво подмигнул:
— Здравствуй, будущий Пеле.
— Меня Димой зовут.
— Извини, пожалуйста, — Слава, подхватив мальчика под мышки, усадил рядом с собой на скамейку. — Как живешь, Дима?
— Хорошо живу, — малыш показал растопыренные пальцы на одной руке и мизинец — на другой. — Мне скоро вот сколько лет будет, полных шесть.
— Ну, молодец! В детский садик ходишь?
— Садик ремонтировают. К нам мамина бабушка из деревни приехала. Говорит, до зимы меня будет каравулить. У меня еще бабушка есть. Только бабе Маше некогда со мной водиться. Она пенсию зарабатывает. А мамина баба Феня давно заработала…
— Ух, какой ты богатый бабушками! Во дворе играешь?
— Да, — малыш показал на песочную площадку, — Вот здесь крепости строю.
Слава повернулся к черемуховому кусту, загораживающему окно Зуева:
— Дим, кто живет в квартире вон за тем деревом?
— Это дерево чуромухой называется, — с трудом выговорил Дима. — Бабушка говорит, на чуромуху нельзя лазить. Упасть можно, и тогда горб на спине вырастет.
— Верно, — поддерживая разговор, сказал Голубев. — Так кто же живет за черемухой, не знаешь?
— Знаю. Хромой музыкант там живет. У него в комнате много-много музыки.
— Ты был у музыканта в гостях?
— Нет, он меня в гости не звал. Мальчишки через окно видели. А я не видел. Бабушка говорит, нельзя в чужие окна заглядывать.
— Почему же мальчишки заглядывали?
— Они большие. Их бабушки уже не каравулят.
— А они из комнаты через окно ничего не вытаскивали?
— Нет, только музыку посмотрели.
— А кто из вашего двора еще любит музыку?
Дима ладонью потер нос:
— Дядя Федя на гармошке играет. Когда с получки надерется, громко поет, как он на почте служил ямщиком.
— Выпивает дядя Федя?
— Не знаю. Это бабушка, как услышит песню, говорит: «Опять Федька с получки надрался».
«Музыкальный» вопрос оказался малышу не по зубам. Слава хотел было попросить Диму, чтобы тот познакомил со своей бабушкой, которая «каравулит» его во дворе и наверняка знает о мальчишках, заглядывавших в окно к хромому музыканту. Но в это время к скамейке подошла энергичная старушка в длинной, будто с чужого плеча, вязаной кофте. Окинув Голубева пристальным взглядом, она строго спросила:
— Почему, гражданин, с ребенком заигрываешь? Умыкнуть хочешь?..
Голубев засмеялся:
— Соображаю, кому бы такого джигита под контроль сплавить.
— Ты мне зубы не заговаривай!
— Честное слово, не ворую. — Слава достал из нагрудного кармана рубашки служебное удостоверение. — Я в милиции, бабуся, работаю. Сам воров ищу.
Старушка, прищурясь, заглянула в развернутые корочки. Будто читая по слогам, шевельнула губами и подобрела:
— Это другой табак, а то — джигит… Тут такие джигиты мельтешат, того и гляди, чего-нибудь стибрят. Да и люди теперь всякое говорят…
— Не слушайте пустые разговоры.
— Здоров живешь! Как не слушать? Из пустого не придумают. Видать, что-то было на самом деле, коль говорят. Сам-то чего, прошлогодний снег здесь ищешь?
— Из тринадцатой квартиры через форточку магнитофон утащили.
— О, батюшки! У хромого музыканта?
— У него.
— Когда?
— Четыре дня назад, пятнадцатого числа.
— Это, стало быть… В понедельник?..
— Так, выходит.
