Ага, большой. Только-только четыре годочка и минуло.
Паренек смачно высморкался и вернул носовик худосочному. Тот брезгливо принял кусок материи двумя пальцами, унизанными золотыми перстнями с большими камнями, подержал на весу да и выбросил в близлежащий сугроб.
Вот чудак. Надобно будет подобрать. Потом.
– Сначит, каваришь, отцу решил помочь? – с легким иноземным акцентом молвил новый знакомый.
Ваня кивнул и снова шмыгнул носом.
– Хм, хм! Надобно будет расскасать Белинде!
Старик взял мальчика за плечи и, притянув вплотную к себе, впился взглядом ему в глаза. Лицо с впалыми щеками густо напудрено, и все равно можно было разглядеть на нем старые шрамы, словно от ожогов.
Из его рта дурно пахло, и Ванюшка попытался отстраниться.
Не вышло. Ферт вцепился в него намертво. Да еще и мурлыкал себе под нос странную песенку:
Длился осмотр пару минут, показавшихся бесконечными.
– Прошивет грешно и умрет смешно… – пробормотал себе под нос худосочный и наконец отпустил добычу.
Развернулся и медленно пошел к расписному рыдвану, стоявшему неподалеку от церкви. С облучка мигом соскочил ражий молодец и услужливо распахнул перед стариком дверцу. Тот немного замешкался, что-то сказал своему служителю, вяло махнув рукой в сторону стоявшего столбом Вани. Кучер внимательно посмотрел на мальчика, кивнул и ответил худосочному на чужеземном наречии.
Мужчина в смешном парике уселся в рыдван.
Взмах кнута…
И только ледяные брызги прыснули из-под полозьев.
Погодив чуток, Ванятка подобрал выброшенный чудным стариком платок. Надобно будет маменьке подарить. Авось и минется.
Не минулось.
Досталось тощему Ванюшкину заду по первое число. И за озорство, и за глупость (ишь, чего удумал, щенок, красного петуха отцу подпустить!). Да и за кружевную тряпицу (не болтай с кем ни попадя!).
В общем, сек тятенька, пока розга в руке не сломалась. Вторую брать не стал. Поглядел на баловника, вздохнул тяжко и истово перекрестился на икону Богоматери Казанской.
– Оборони и наставь, Заступница…
– Трапезничать идите, мужички! – позвала опасливо матушка.
Отец Семен приобнял всхлипывающего сына за плечи, прижал к себе. Уже было поуспокоившийся Ванятка от тятенькиной ласки разнежился и снова залился белугой.
– Ну будет, будет ужо… – шмыгнул носом иерей, поднимая мальчика на руки.
Прошел к столу, уселся на лавку, не спуская ребенка с колен. Знал, что сидеть сынку на жестком дереве сейчас несподручно.
– Болит? – спросил участливо.
– О-ой, бо-олит… – загнусавил Ваня.
– А ты не балуй впредь. Не станешь?
– Не-эт!
– Bene.
Рука батюшки потянулась к штофу с анисовкой. Налил рюмочку.
– Спаси, Господи!
Откушал.
Тут же налил и вторую, теперь не забыв наполнить другую рюмку – для супруги. Правда, не водкой, а сладкой наливочкой.
На столе появилась огромная посудина с горячими щами.
– Кланяюсь тебе, батька, виновником! – пропела попадья, протягивая иерею глиняную дымящуюся миску.
Из нее торчала жирная петушиная нога.
– Bene! – кивнул священник, берясь за ложку.
Горло Вани перехватило, в носу защипало.
– Пе-этя!
И слезы ручьем из обоих глаз. Сердобольная сестрица кинулась было утешать младшенького, но тятя сурово глянул на нее – не балуй.
В двери громко и требовательно постучали.
– Кого еще там нелегкая на ночь глядючи несет? – недовольно окрысился отец Семен и обратился к дочери: – Поди глянь.
Девочка белкой метнулась в сени. Там долго возилась с щеколдой. Потом о чем-то с кем-то негромко перемолвилась. Вскрикнула, всплеснула руками.
Иерей насторожился.
Его тревога усилилась, когда он увидел, что порог горницы переступил совершенно незнакомый человек, одетый в ливрею с галунами.
А Ванятка узнал служителя – рябого старика.
В руках у гостя было что-то большое, продолговатое и прикрытое платом.
Пришелец низко поклонился хозяину, поднявшемуся ему навстречу.
– Что за нужда, батюшка, привела тебя в дом смиренного слуги Господня?
– Имейте покушений, – с тем же, что и у давешнего Ваниного знакомца чужеземным акцентом, молвил лакей.
– Слушаю, кормилец, – принял важный вид отец Семен.
– Хочу сакасайт саупокойный месса о секодня умерший…
– Панихиду, – поправил иерей, а про себя сплюнул: вот немчура поганая.
– О, иес, паникида, – обрадовался гость.
– И каково имя новопреставленного? – взял перо в руки священник.
– Его сиятельство граф и кавалер, фельтмаршаль Якоб Виллем Брюс! – отчеканил лакей.
– Охти, Господи! – Перо выпало из иерейской длани. – Так он же, кажись, еще год назад как переставился?! Про то и указ был…
– Ноу! – покачал головой слуга. – Три шаса насайт.
– В Петербурхе? – удивился отец Семен. – Не в первопрестольной? Там ведь вроде проживать изволили?..
И осекся, поймав суровый взгляд лакея.
– Да-да, – закивал поп, быстренько крестясь. – Царствие небесное, царствие небесное!
А Ваня подумал: «И когда ж это худосочный помереть успел? Намедни виделись-то. Такой крепкий дед».
– И еще один маленький порушений… – продолжил гость.
Он поставил на стол свою ношу и сдернул с нее плат.
Под покровом оказалась большая клетка, в которой сидел нахохлившийся черный ворон. Завидев людей, он щелкнул клювом и проскрипел:
– Поздор-рову ли будете?
– Свят, свят, свят, – запричитала попадья.
– Это Прохор, любимец его сиятельства, – пояснил лакей. – Фельтмаршаль просиль, штоб ваш мальтшик присматривайт за птица. Он ошень-ошень ученый.
– Пр-рохор-р, – прокаркал ворон, заслышав свое имя.
Сердце Ванюшки зашлось от восторга. Птица! Говорящая!! Ему!!!
– А штоб не вводить вас ф лишний экспендичес… расход… – Графский слуга достал из кармана ливреи увесистый кисет. – Сдесь твенти… двадцать рублев… Это на прокорм Прохора… И кашдый год в этот время
