Такое распоряжение, буде оно выполнится, остановит движение всех посланных на Петроград полков, о которых Западный фронт сообщает военному министру в Петроград, – и, кстати, правильно ли это? где там военный министр, во власти ли он? Главнокомандующий Западным фронтом интересуется знать, не признает ли Ставка необходимым изолировать боевые армии от проникновения таких бунтарских телеграмм? – это невозможно осуществить в пределах одного Западного фронта. Благоволите сообщить взгляд наштаверха. И штазап не имеет своевременных сведений – что может Ставка сообщить о нынешнем положении в Петрограде?
Лукомский стал успокаивать, что телеграмма Бубликова нисколько не революционна, ибо призывает к порядку и даже удвоенной работе. Телеграммы же Грекова Ставка не знает, но такой надо было ожидать. Вообще же прекратить телеграфное и почтовое сообщение с Петроградом невозможно, ибо это вызвало бы панику и общее замешательство. Необходимо лишь преподать указания, что по долгу присяги мы должны повиноваться только законным властям. Конечно, военные эшелоны должны следовать безостановочно.
Странное понимание присяги: пусть революционеры рассылают, что хотят…
Да вот, вероятно, завтра, успокаивал Лукомский, все железные дороги на театре военных действий будут подчинены Ставке через Кислякова. А в Петрограде? – теперь спокойно: в управление вступило временное правительство из состава Думы. А бывший военный министр сидит у себя на квартире и, да, по- видимому, ориентирован не во всём.
Прочтя ленту до конца, Эверт только плюнул и выругался.
233
Недалеко до полуночи, когда разогнанный маховик военной экспедиции совершал свои махи по двум фронтам и по нескольким железным дорогам, а завтра уже должны были проступать и результаты, – генерала Алексеева вызвал к прямому проводу неутомимый Родзянко.
Уже простых телеграмм ему было мало. Он желал лично разговаривать с военными властями, неизвестно по какой субординации. Как когда-то аэропланы заказывал у союзников, никого не спросясь. И тогда Алексеев передавал ему государев выговор. И отношения стали между ними натянуты. А вот – вызывал.
По телеграфному аппарату не доносился могучий голос Родзянки, но во всём разлитии фраз проявлялось исключительное успокоение. Родзянко объяснял, что при руководимом им Временном Правительстве всё в Петрограде послушно становится в свои берега.
(Вот как, уже не комитет, а правительство? Ну да, и Бубликов же распоряжался как министр).
Но в каком состоянии гарнизон? Войска дезорганизованы, не подчиняются, бунтуют?
Напротив, все войска непрерывной чередой восторженно приветствуют Временное Правительство. Гарнизон в полном составе примкнул ко Временному Правительству.
Но офицеры арестованы, разоружены, преследуются?
Ничего подобного, какие-то исключительные случаи. Офицеры – при своих частях, руководят ими и ждут указаний от Временного Правительства. Да вся жизнь в столице быстро нормализуется. Вот например, банки и частные кредитные учреждения ввиду наступившего спокойствия населения решили завтра возобновить свои операции.
(Но это был характернейший знак – банки! Да вообще вся картина оказывалась диаметрально не той. В конце концов откуда у Ставки были все сведения? От подавленного растерянного Хабалова, от взвинченного Беляева, от случайных частных лиц, от напуганных иностранных офицеров в Петрограде. Как ни относиться к Родзянке, к его постоянному всезнайству и апломбу, но всё-таки же он фигура, Председатель Думы, и камергер, и паж, – он же взвешивает, что он говорит).
Но всё это, Михаил Владимирович, слишком разнится от остальных сведений, которыми мы располагаем.
Михаил Васильевич, но на меня вы можете положиться больше, чем на кого-нибудь другого. И моё положение позволяет мне видеть и знать больше других. Все сведении стекаются именно ко мне. А если бы вы могли слышать мой голос, вы различили бы, что даже я – охрип. Это оттого, что полдня я приветствовал полки, приходившие стройными рядами в Государственную Думу. И вот почему я спешу пояснить вам, что войска, которые вы, как слышно, шлёте на Петроград, – исключительно вредны и могут снова опрокинуть нормализующееся положение в анархию, я уже не говорю – вызвать столкновение, страшное взаимное кровопролитие, которого все, решительно все хотят избежать.
(В самом деле, это страшно выглядело: всё успокаивается, всё устанавливается – Алексеев же шлёт войска на кровопролитие…)
Временное Правительство только и ждёт приезда Его Величества, чтобы представить ему пожелания народа. В этих условиях присылка войск и открытие военных действий…
(Опять-таки благоразумно. Сведения Родзянки меняли всю картину, очень ободряли, а доводы его – просто душу поворачивали).
Официальное подтверждение, что правительство сменилось? Родзянко и посылал его сегодня, уже дважды, а разве Ставка не получала?
Но пришлите ещё раз.
Хорошо, пожалуйста.
После разговора Алексеев ушёл к себе и обдумывал тяжело.
Восстание-не восстание, что бы там ни было – но оно прошло, – и в каком же свете перед обществом представала Ставка, посылая карательные войска? И, действительно, зачем же теперь возбуждать анархию заново?
А за отсутствием Государя – войска посылал лично Алексеев? Очень некрасиво. Взглядом общества, вся ответственность ложилась на него.
Он хотел предотвратить избиение офицеров и администрации? Так ничего подобного в Петрограде, оказывается, не происходит.
По сути вот образовалось то знаменитое правительство доверия или ответственное министерство, которому никогда не хотел дать пути Государь, – а теперь оно приплыло на революционной волне. И какое же моральное право имела теперь Ставка посылать на Петроград войска?
Если бы Государь сейчас был в Ставке! – Алексеев пошёл бы к нему с докладом и ждал приказаний.
Но Государя не было, и связи с ним не было, и вся лёгкость рук и вся тяжесть рук принадлежали Алексееву одному.
Борисова – уже нет в Ставке, не посоветуешься.
Вместо того – насажал здесь Гурко – Лукомского, Клембовского. Впрочем, Лукомский тоже за правительство народного доверия. А Клембовский с мненьем не выступает.
Всё ясней виделась невозможность воевать против русского общества и его законных желаний! Да ещё во время внешней войны.
А разве для армии это будет такая лёгкая прогулка? К чему может привести столкновение с собственным тылом? Расстроятся железные дороги – и армия перестанет получать продовольствие. А она живёт только подвозом, ничего не имея в базисных магазинах.
Армия не сможет спокойно сражаться, когда в тылу идёт революция.
Да всё это стягивание войск на подавление было глубоко внутренне против убеждений Михаила Васильевича.
Но не мог же он и ослушаться государева приказа.
Ах, как несчастно, что Государь уехал! В такую минуту. Был бы сейчас на месте – куда убедительней выразить голосом, рядом, чем знаками азбуки Морзе слать теперь вдогонку – и куда?…
Ну, уехал, так уехал. Знал, что делал. Так тому и быть.
Через несколько часов Государь должен быть в Царском. Послать туда?
Давно так не мучился генерал Алексеев в трудности выбора.
