– Смотри у меня! – погрозила кулаком прознатчица. – Лично все закоулки осмотрю! Итак, до вечера.
– Зря ты с ним так, Динка! – пожурила ее сестра, когда они покинули причал. – Он же все-таки рискует, беря на борт таких опасных пассажиров, как мы.
– Ничего с ним не случится! Я таких гадов насквозь вижу. Он за все удавится, а тут целых пятнадцать золотых! Будет держать язык за зубами, как миленький.
– Так есть, так есть! – поддакнул лех, которому ужас как хотелось надавать толстому пройдохе канчуков, так он его допек своим непочтительным отношением к ясному пану крулю и его ближним людям. – Лайдак, он и в Брундизии лайдак!
Один Кар не принимал участия в общем разговоре. Весь вечер он был тих и задумчив.
Вдохновенный поэт слагал очередной шедевр.
На сей раз это была торжественная песнь, посвященная их отплытию к ахайским берегам. Там, в священных кипарисовых рощах, у напевно журчащего Кастальского ключа великий Феб совершит чудо и вернет своему преданному слуге человеческий облик.
Все это непременно нужно описать в сильных и звучных стихах. Запечатлеть смятение души, терзаемой ожиданием грядущих перемен. Набросать картины морской стихии, пытающейся помешать свершению надежд певца…
Стир с сомнением поглядел за борт.
М-да, вряд ли это можно назвать бушующей стихией. Ленивые волны Ионического моря едва шевелились. А веющий с моря ветерок был всего лишь плодом поэтического воображения. Паруса висели, словно крылья у подбитой вороны, и не думали надуваться.
И как только их «Октавия» отчалит? Правда, капитан клятвенно обещал, что к вечеру ветер должен появиться. Кто его знает, может, и не врет. Не все же время ему врать.
Вот, например, обещал, что стойло, в котором разместят осла «дорогих пассажиров», будет застлано самым качественным душистым сеном. А взамен этого бросил охапку практически несъедобной соломы. И в яслях вместо отборного овса и ячменя что-то гнилое и дурно пахнущее. Вода застоявшаяся.
Нет. в таких условиях совершенно невозможно работать!
Нужно будет пожаловаться Орланде. Вечером, когда путники явятся сюда с багажом и припасами. Пусть приструнит наглеца. Или Кару. Кажется, мальчишке пришлись по душе Стировы песни. Особенно те, для взрослых, которые поэт не решался исполнять в присутствии дам…
– Эй, на «Октавии»! – раздался с берега громкий голос, показавшийся Стиру смутно знакомым. – Есть на борту хозяин?!
Поэт решил полюбопытствовать, что же это там за крикун выискался, и высунул морду в окошко, прорубленное в борту и пропускающее в его «каюту» свет и свежий воздух.
– Чего вам?! – нелюбезно откликнулся вышедший на палубу капитан.
– Куда путь держите? – все так же громогласно поинтересовался прилично одетый парень лет двадцати пяти, лицо которого украшала небольшая клинообразная бородка.
– А кто вам сказал, что я вообще собираюсь выходить в море? – отбрил толстяк.
– Ну меня не проведешь, любезный! Сам не один год под парусом ходил.
– Много вас таких, крыс сухопутных, тут шастает.
– Это кто крыса?! – возопил бородатый. – Ты кого крысой назвал, плебей?! Я вот тебя сейчас в куски изрублю.
Словно из воздуха появился короткий меч, которым парень стал грозно размахивать над головой.
Тут же на его руке повис спутник бородатого, миловидный белокурый юноша.
– Ты что, что ты делаешь?! – зашептал он. – Сейчас
– И что с того? – тупо уставился забияка. – Имел я их…
– Да, но тогда нам придется объявить, кто мы.
– Ну? – по-прежнему не понимал парень. – Дык елы-палы…
– ОН велел, чтоб все прошло тихо.
– Послушай, милейший, – обратился блондинчик к капитану. – Заработать хочешь?
– Допустим, – осторожно ответил хозяин «Октавии».
– Пять ауреусов, если доставишь нас в Патры.
– Сколько?! – завопили одновременно бородатый и моряк.
– Ты с ума сошел! – возмущенно насел на приятеля бородач. – Да за такие деньги я сам тебя на тот берег доставлю. На лодке, сидя за веслами!
– Во-во! – пошло захихикал капитан, расслышавший их перебранку. – Тебе самое место – гребцом да на галеры.
– Заткни пасть! – взревел крепыш.
– Шесть ауреусов!
– Идиот!
– Хе-хе! – презрительно рассмеялся моряк.
– Семь!
– Дурень!!
– Ха-ха!
Стир с замирающим сердцем вслушивался в перебранку. Ну кто же победит-то, в конце концов?
– Восемь!
– Полоумный!!!
– Хо-хо!
Дойдет ли блондин до
– Де… – не договорил юноша.
Ладонь бородача намертво припечатала его уста.
– Ни слова больше! – пригрозил он напарнику. – Уходим. Найдем кого-нибудь посговорчивее!
Он сверкнул гневными очами в сторону «Октавии».
– Осел! – попытался вывернуться из цепких объятий блондин.
– Так ты еще и браниться вздумал! – возмутился здоровяк.
– Да нет же! – рассердился юноша. – Там, на борту, осел! Смотрит на нас из окна и скалится!
– Где? – не поверил атлет. – Ну где твой осел?! Ничегошеньки не вижу!
Блондинчик растерянно пожал плечами:
– Только что был. Вон в том окне.
– Ох, – хмыкнул старший. – Беда мне с тобой. Экий ты чувствительный, право. Словно девка красная. После
Так, перебраниваясь, они и удалились с причала.
А у Стира еще долго колотилось сердце.
В этой парочке он узнал тех самых воинов, которые были на лесной поляне вместе с Мерланиусом.
Гавейн и Парсифаль, как их называл старый колдун в леопардовой шкуре…
– Эй, стойте! – кричал блондин, энергично размахивая руками. – Стойте! Куда же вы?! Мы согласны дать пятнадцать ауреусо-ов!!
Со злым недоумением смотрели приятели на удаляющуюся тартану, вытаскиваемую из гавани небольшой буксирной галерой.
– Опоздали, – пробормотал Парсифаль. – Не надо было жмотничать. Уже завтра были бы в Ахайе.
– Ну поганый же город! – заорал Гавейн, брызгая слюной. – Имел я в задницу этот Брундизий, и всех его вонючих жителей, и все его гнилые лоханки!!
– Что ты сказал?! Ты, значит, всех имел? И даже меня?!
Прикусив язык, Гавейн обернулся.
