лошадей.
Снова свист бича – и лошади с громким ржанием опустились на колени. С неожиданной для ее комплекции легкостью женщина высоко подпрыгнула, встав широко расставленными стройными ногами на спины лошадей, и погнала их вскачь.
Затем выскользнули акробаты и мимы.
Акробаты проделывали просто фантастические трюки: изгибались, принимая немыслимые позы. Их кульбиты поражали воображение. Казалось, для них не существует земного притяжения. А когда все восемь взгромоздились один на другого, образовав гигантскую пирамиду, и стали при этом делать всякие непристойные жесты, публика пришла в неописуемый восторг.
Акробатов сменили пожиратели огня, а затем жонглеры. Появившиеся после жонглеров менестрели играли на своих инструментах и пели песни.
Наконец, на площадку вышел полуголый мулат, за поясом которого торчало с дюжину кинжалов. Его сопровождала тоненькая девушка, на которой не было ничего, кроме символической набедренной повязки и тяжелого ожерелья, прикрывавшего грудь (слишком массивного, чтобы быть настоящим).
Два подручных установили сколоченный из досок щит, а затем как ни в чем не бывало принялись привязывать к нему девушку, не забывая как бы невзначай слегка сдвинуть ожерелье.
Артист тем временем демонстрировал почтеннейшей публике свое владение кинжалами.
Удивительно ловко он жонглировал одновременно шестью кинжалами: они летали, у него с такой скоростью, что были почти неразличимы, но каждый раз попадали рукояткой ему точно в ладонь. Казалось, они образовали сплошной сверкающий круг.
Амазонка с сожалением подумала про себя, что до такого ей далеко. Правда тут же уточнила, что в настоящем бою все эти выкрутасы мало помогут.
Циркач опять собрал кинжалы и начал теперь с силой кидать их в уже привязанную девушку.
Казалось, каждый бросок будет последним и пригвоздит красавицу к щиту. Но с невероятной ловкостью она уворачивалась от смертоносной стали.
Зрители вопили от восторга, не понимая, как она умудряется избежать рокового попадания. Кинжалы летели в нее один за другим, с неимоверной быстротой, а она ни разу не отступила за край щита.
– Это невероятно! – выдохнула Орланда. – Этого не может быть. Наверно, здесь какой-нибудь фокус.
– Нет, – покачала головой амазонка, – тут все чисто. Просто они мастера своего дела. Я бы тоже смогла так бросить. Может не так красиво, но не хуже.
Номер закончился под восторженные крики публики, и жонглер опять собрал кинжалы.
Аплодисменты стихли, когда зрители поняли, что выступление еще не закончено.
Девушка встала спиной к щиту: ноги вместе, руки прижаты к телу.
Жонглер оставил себе на этот раз только пять кинжалов: три в правой руке и два в левой.
Он выдержал драматическую паузу, и все в ожидании затаили дыхание глазами толпу.
Артист резко выбросил вперед обе руки одновременно, и в девушку полетели все пять кинжалов разом. В то же самое мгновение она раздвинула ноги и подняла руки на уровень плеч.
Кинжалы, выпущенные левой рукой, вонзились в дерево по обе стороны от ее шеи, причем настолько близко, что едва не поцарапали кожу. Из трех других кинжалов два вонзились прямо под мышками; обтянутые кожей рукоятки касались боков девушки. Пятый кинжал вонзился между ногами, почти там, где они переходили в лоно.
Жонглеры убежали, унеся на плечах щит с по-прежнему привязанной девицей.
Мальчик вновь обежал толпу, и было видно, что его кувшин изрядно потяжелел.
И тут к толпе вышел…
Орланда едва не упала со скамьи – к толпе вышел не кто иной, как пан Будря!!!
– Смотри! – толкнула она локтем сестру. – Это… это же…
– Да, я узнала, – вполголоса бросила амазонка.
Одет старый лех был смешно, хотя и пышно.
Длиннополый кафтан без рукавов, широкие бархатные штаны, заправленные в красные сапоги с отворотами, атласный кушак, на котором висела длинная кривая сабля: на взгляд Орланды, большая и страшная, а по мнению Орландины, тяжелая и неудобная в бою.
Интересно, что он будет делать? Фехтовать? Или еще какие-нибудь фокусы показывать?
Но вместо этого их давний знакомец заговорил.
– Вы думаете, цо перед вами какой-то никчемный старый толстяк?! – спросил он, обведя выкаченными
– Если бы вы знали, кто я, то лопнули бы от зависти! Я знатней любого патриция, если хотите знать! – выкрикнул Будря. По толпе пробежал смешок.
– Я – лех! – изрек он. – Да знаете ли вы вообще цо то есть: быть лехом?
Смешок переходил в хохот.
– Мы вольный народ! Мы дороже всего ценим свободу! – распинался Будря. – Мыслите, раз Артания нас когда-то завоевала, то владеет нами?! А вот дулю им! – Он изобразил пальцами правой руки странную фигуру. – Дулю с коровьим маслом! Про сто мы честный народ и соблюдаем присягу! – Зрите ли хохотали все громче. – Не верите?! Да если любой из вас одолжит мне хоть тысенчу ауреусов, то я верну ему долг день в день!
Смех перешел в раскатистый хохот. Мысль одолжить бродяге из цирка тысячу золотых, видимо, казалась зрителям очень смешной.
– А землями своими мы владеем со времен Перкунаса, когда еще ни про какую Артанию и слышно не было!
Будря наливался кровью, продолжал разоряться на тему – какой замечательный народ лехи.
А Орланда сидела и думала об одном. Если тут имеется телохранитель тартесского царя, то, может быть, и сам Кар где-то близко? Байке о том, что толстяк мог предать своего юного господина, она не поверила.
После того как с неподдельной обидой на лице лех ушел в шатер, провожаемый насмешками, перед зрителями вместо давешнего мальчика появился с кувшином в руках сам владелец цирка. (Монеты тем не менее сыпались в кувшин довольно щедро.)
– Почтеннейшая публика, – вскричал он, – досточтимые римские граждане! А сейчас я, Петроний Апулей, представлю вам жемчужину моего скромного заведения – деву-вещунью из Гибернии.
И из шатра появилась тоненькая девчушка лет от силы пятнадцати, черноволосая, в длинной голубой хламиде.
– Уважаемые! – изрекла она. – Если кто-то же лает узнать свое будущее или получить совет от высших сил…
Орланда только что не заорала от удивления и радости.
Да, черный цвет волос! (Чем, интересно, красил?)
Да, явно выделяющийся бюст. (Тряпок напихал небось!)
Да, набеленное и нарумяненное лицо. (Не узнать!)
Но голос! Голос Кара!
Стало быть, жив и здоров, бесенок!
Тем временем к «деве-вещунье из Гибернии» уже подошли первые желающие…
И тут представление было прервано.
На площадь вышел патруль вегилов с пиками и дубинками.
– Почему скопление народа?! – возопил десятник. – Кто разрешил?
Петроний Апулей подскочил к нему, показал какую-то бирку, но тот остался непреклонен.
– Пр-риказываю прекратить! Р-разойтись!
Видать, страже попала под хвост вожжа или еще что-то, так что уже через пять минут толпа, недовольно ворча, разошлась, а циркачи угрюмо свернули свой шатер.
Орланда хотела было подойти к ним, но сестра решительно удержала.
– Погоди! Вот когда они вернутся к себе, тогда и поговорим.
И отстав локтей на сто, они двинулись следом за артистами.
