лихорадочно блестели.
— Что с вами? — морщась от боли, спросил Букоткин, когда военфельдшер трясущимися руками снимал бинты. Тот ответил не сразу. И, глядя на его небритую щеку, командир батареи подумал: «Здесь работы хватает, как и на всей батарее».
— Раненых у нас полно, а фашист все бомбит и бомбит, — заговорил наконец медик.
— Ничего, выстоим. Из штаба сообщили, что на помощь батарее выслана велорота.
Медик продолжал говорить торопливо, не поднимая глаз. Букоткину показалось, что от него попахивало спиртом.
— Товарищ командир, кругом вода. Отсюда ног не унесешь.
Закравшегося сочувствия к этому человеку как не бывало. Старший лейтенант зло спросил:
— Струсил?
— Товарищ командир, — медик отворачивался, старался не смотреть, — вы меня не так поняли…
А в это время в тылу батареи продолжался ожесточенный бой. Батарейцы под командованием Карпенко уже отбили несколько атак гитлеровцев. Они подожгли опустившийся в камышах планер.
Букоткин отправился на перешеек, чтобы лично проверить, как идут дела на сухопутной обороне. Через амбразуру дзота, в котором находился политрук, командир видел проволочные заграждения, пересекшие единственную дорогу, соединяющую батарейцев с Сааремаа, зеленые кусты можжевельника. Над темной изгородью из плитняка, за которой укрылись гитлеровцы, вставали редкие дымки выстрелов.
В дзоте пулеметчики, готовясь к отражению новой атаки, набивали ленту. Вошедшему командиру батареи Карпенко скупо доложил:
— Отбили четыре атаки. Потери противника — до 20 убитых и приблизительно столько же раненых. У нас пять ранено. А как положение на батарее?
— Личный состав отлично дерется, Григорий Андреевич. Штаб сообщил, что на помощь выслана рота велосипедистов. Только раньше ночи их не жди — авиация мешает.
— Мы продержимся, — уверенно сказал политрук.
В дзоте раздался телефонный звонок. Оперативный дежурный докладывал, что в видимости батареи вновь показались вражеские транспорты. На этот раз они шли в сопровождении миноносцев. Обстановка снова обострялась. Букоткин заторопился обратно на батарею. Комиссар предложил ему свой мотоцикл.
— Возьми мою «Индиану». А я с тобой отправлю одного легкораненого. Пусть санчасть навестит да и тебя поддержит, если голова закружится.
— Кстати, Григорий Андреевич, не нравится мне наш медик. И разговоры у него какие-то нездоровые.
Густые брови Карпенко сошлись у переносицы, глаза зло блеснули.
— Давно я это за ним замечаю.
День разгуливался. На четко очерченной линии горизонта, словно вырезанные из жести, виднелись четыре дымящих транспорта. За ними на буксире тянулись катера и шлюпки. Еще дальше, едва различимые, держались четыре эскадренных миноносца.
Снова на батарее раздался сигнал боевой тревоги. Огневой взвод, понесший потери утром, пополнили за счет хозяйственников и прожектористов, и он приготовился к бою. Тихо над батареей. Лишь шумит в верхушках деревьев ветер, полощет обрывками маскировочных сетей над пушками. Можно подумать, что после усиленной бомбежки с воздуха батарея выведена из строя.
В тылу на перешейке перестрелка тоже затихла. Экономили ли фашистские десантники патроны или ждали сигнала, чтобы предпринять совместную атаку с моря и суши?
Транспорты приближались. Эскадренные миноносцы тоже подошли ближе. Еще несколько минут, и батарея сможет вести по ним огонь. Лестно в бою потопить миноносец, но не они главная цель. Нельзя допустить высадку десанта на Кюбассари, значит, стрелять нужно по транспортам.
На вражеских кораблях замелькали вспышки. Начался обстрел батареи. Букоткин не отнимал от глаз бинокля, следя за противником, когда прибежал кок Оливер Дубровский:
— Товарищ командир, Яценко принял радиограмму открытым текстом: «Кюбассари свободен».
— Спасибо, Дубровский. Идите на свое место. Сейчас мы их встретим.
Вражеские снаряды рвались в воде. Частые столбы, встающие в окулярах бинокля, подчас скрывали приближающиеся транспорты. Букоткин внимательно следил за ними. После уничтожения дальномера командиру стало трудней определить расстояние. Вот передний транспорт застопорил ход, к нему подошли катера и шлюпки, началась пересадка десантников. Видимо, фашисты считали, что батарея действительно подавлена.
Букоткин сообщил в штаб: «Вновь вступил в бой с морским десантом противника».
И тут же подал команду:
— К бою! По головному транспорту… огонь!
Желтым пламенем полыхнул залп сорок третьей.
Внеся необходимую поправку, Букоткин приказал батарее вести огонь на поражение. Фонтаны воды вздымались у транспорта. В грохоте выстрелов артиллеристы не заметили, как снова над полуостровом появились фашистские бомбардировщики. Опять на батарею обрушились вражеские бомбы. Роща, в которой стояли орудия, вздрагивала от взрывов. Над ней непрерывно клубилась пыль, но огня батарея не прекращала. В разгар боя в нише орудийного дворика вспыхнул пожар. Огонь перекинулся на ящики с зарядами. Под пулеметным огнем истребителей ленинградский паренек краснофлотец Василий Травкин бросился в нишу, огнетушителем и собственной шинелью быстро погасил пожар.
Отличился в этом бою и расчет пулеметчика краснофлотца Тазлукова. Он находился в дзоте на мысу. По доносившимся выстрелам с перешейка и непрекращавшейся бомбежке моряки-пулеметчики догадывались, что происходит на батарее. Тазлуков предложил вести огонь по фашистским самолетам, которые над дзотом ложились на боевой курс, товарищи его с готовностью поддержали. Моряки вынесли пулемет, установили на перекрытие дзота и встретили передний вражеский самолет длинной очередью в лоб. Или прицел был неверен, или очень волновался пулеметчик, но самолет, ревя моторами, прошел над ними так, словно внизу никого и не было. Только жарким пламенем полыхнули на опушке рощи два новых разрыва бомб.
Тазлуков вытер вспотевший лоб. Посоветовавшись, пулеметчики изменили прицел: навыка в зенитной стрельбе ни у кого из них не было.
Когда они обстреляли следующий самолет, на посту раздалось нестройное «ура». Запылавший вражеский бомбардировщик резко изменил курс, крылом вспахал воду и исчез в заливе.
— Налетался, гад фашист, — сказал ему вслед Тазлуков и достал новую ленту.
Дорого обошлась фашистам вторая попытка высадить десант на Кюбассари. К семи потопленным в утреннем бою катерам и шхунам прибавились еще два транспорта и пять катеров, погрузившихся в воды Рижского залива.
Когда сгустились сумерки, батарейцы на перешейке вместе с подошедшим подкреплением атаковали десантников с планеров, загнали их в камыши {8}.
Скоро из Курессаре за ранеными прибыли на батарею машины. Букоткин не хотел оставлять товарищей, но от потери крови ему стало плохо, и комендант Береговой обороны приказал командиру немедленно следовать в госпиталь.
В командование батареей вступил командир взвода управления лейтенант И. С. Мельниченко.
Хотя артиллеристы 43-й вышли из боя победителями, обстановка оставалась серьезной. Рассеянные в камышах десантники представляли для батареи неприятное соседство. Ночью вылавливать их вышел специальный отряд. Руководил действиями в камышах командир пулеметного взвода Чуров, человек, неоднократно ходивший на ночные поиски шпионов и диверсантов.
На батарею артиллеристы вернулись лишь под утро, выполнив боевое задание. Пришли они с трофейными автоматами и флягами, полными рома. Рассказывали, что не только перебили фашистов, но и подорвали планеры, на фюзеляжах которых были нарисованы носороги и тигры. Говорили, что с этих планеров высаживался немецкий десант на остров Крит.
В числе отличившихся в ночном бою в камышах называли артиллериста Грузина, сигнальщика
