признателен, если бы вы могли провести с находящимися на борту соотечественниками разъяснительную беседу. Я очень хочу избежать ненужных жертв, а при дальнейших попытках побега они, боюсь, неизбежны. А насчет радости, чему именно вы так рады? Тому, что трое подданных Империи Восходящего Солнца скорее всего замерзнут в спасательной шлюпке насмерть?
— Ну, если вы так уж не хотите жертв, зачем вообще было 'Варягу' прорываться из Чемульпо, притворяться мертвым, захватывать 'Ниссин' с 'Кассугой'?
— Простите за напоминание, но на МОЮ страну напали. Я готов признать, что Россия во многом была не права в корейском вопросе. Я уверен, что можно было найти компромисс, и дипломатов как из нашего, так и из вашего министерств иностранных дел надо развешать на одних столбах.
Секаи сдержано понимающе улыбнулся, Балк ответил ему тем же.
— Но все же, именно Япония начала боевые действия. После этого, мы, офицеры и команда 'Варяга', обязаны были драться. Наносить ущерб противнику всеми доступными средствами. Кстати, вы сами на 'Ниссине' делали то же самое, не так ли?
— Я, вернее, мы, выполняли свой долг самураев перед императором и Японией!
— Ну, в общем-то мы делали то же самое, только с другой стороны. Обидно другое. Ведь по сути эта война не нужна ни Японии, ни тем более России.
— Как это нет смысла для Японии? Мы сидим на островах, нам отчаянно нужен путь на континент. Мы столетия пытались зацепиться за Корею и Китай, МЫ разбили китайские армию и флот, МЫ штурмом взяли Порт-Артур, а потом ВЫ пришли на готовенькое и забрали его себе? И еще имеете наглость требовать Корею? Почему мы не можем быть равноправным игроком на мировой арене? Потому что мы желтые, а не белые?
Броня невозмутимости самурая дала даже не трещину, она натурально раскололась пополам. Похоже, Балк наступил японцу на давно больную мозоль.
— Секари, я с вами абсолютно согласен, Россия действительно откусила больше, чем может проглотить и больше, чем ей самой надо. Нам на самом деле не нужна Корея, мы ее никогда и не требовали. Северная Маньчжурия — еще туда-сюда. Конечно мы должны быть уверены в свободном проходе Корейским проливом, гарантией чего может стать наш пункт базирования на юге этой страны и демилитаризация Цусимы, но Корея целиком? Одним словом, я искренне надеюсь, что в Петербурге одумаются до того, как эта война зайдет слишком далеко и пройдет точку невозвращения.
— Балк, даже если вы искренни в изложении своей точки зрения, во что я, если честно, не верю, я не понимаю, зачем вы мне это рассказываете. И что это за точка невозвращения?
— Это когда вы сожгли ровно половину начального запаса угля. И вам надо решаться — или возвращаться назад, домой, или идти вперед, в неизвестность, уже не имея возможности повернуть. В любой войне рано или поздно тоже наступает момент, когда вернуться к исходному состоянию уже невозможно, и придется воевать до конца. Твоего или противника. Пока еще у России с Японией есть шанс разойтись малой кровью. И я бы очень хотел, чтобы в Петербурге одумались и пошли на разумный компромисс. В связи с этим я хотел бы вам сделать одно предложение. Как вы видите свое будущее на ближайшее время?
— Это я вообще-то у вас хотел спросить, уважаемый Балк, как вы в России поступаете с пленными японцами?
— Сам не знаю. Подозреваю, что процедура еще не разработана в связи с отсутствием пленных японцев. Так что у вас есть все шансы стать подопытным кроликом. Но есть и более приятная альтернатива. — С жизнерадостной улыбкой сообщил собеседнику Балк.
— И какая же?
— Мне, вернее НАМ нужен кто-то, кто сможет в нужный момент донести до императора Японии весть, что в России хотят мира больше, чем войны…
С Секаи можно был рисовать фигуру скепсиса. Станиславский со своим 'не верю' отдыхал по полной программе. Самурай без слов, одним своим видом, давал понять Балку то же самое гораздо более эффективно и красноречиво. Наконец через пару минут, когда мичман начал повторяться, Секаи прервал его резким жестом.
— Балк, хватит с нас театра. Объясните, что именно вам нужно на самом деле. Я, признаться, ожидал, что вы мня будете склонять к измене моему императору, но вместо этого вы предлагает мне принять от вас измену вашему… И это после того, как именно вы сыграли ведущую роль в захвате двух новейших единиц Японского линейного флота… Ну не могу я в это поверить. И технически процесс согласования переговоров министерств иностранных дел через нейтральных посредников давно отработан, а к императору я, знаете ли, не вхож.
— Я России изменять не буду ни при каких обстоятельствах. Но когда для России и Японии прекратить войну станет взаимовыгодно, посредники, особенно с британскими паспортами, могут нам только помешать. Я думаю, что через полгодика-годик, когда ни мы, ни вы не сможем достигнуть никаких существенных результатов ни на море, ни на суше, война всем надоест. Но никто не захочет ПЕРВЫМ признаться в желании пойти на переговоры, ибо первый просящий мира — проигравший. А тут вступает в силу древнее правило — 'горе побежденным'… И в результате мы или вы получите соседа, готовящего реванш. Пусть не через год, не через десять лет, но еще при жизни нашего поколения этот скрытый нарыв наверняка опять прорвется.[53]
— И что? Вы думаете, мы с вами можем остановить неизбежное? И вообще, вы обращаетесь не к тому японцу. Первое, что я намерен сделать по прибытию а Японию, это попросить императора разрешение на сеппуку. Ибо я не выполнил его задания.
— Почему? Командовали перегоном не вы, а к состоянию машин крейсеров, за которое вы и были ответственны, претензий быть не может. Они практически идеальны.
— И под чьим флагом этот идеал сейчас функционирует? — Горько усмехнулся Секаи.
— Ладно, давайте продолжим разговор на верхней палубе, я для вас испросил у доктора разрешение на прогулку. И, кстати, захватил пару ваших боккенов, так что если вы почувствуете себя в силах, можем немного размяться.
— Я, если помните, немного хромаю. Вашими стараниями, кстати. Но пару движений я бы освежил с удовольствием… Ибо 'самураю не пристало жаловаться на остроту своего меча'. Значит, и на состояние здоровья тоже.
— 'Хаге Куре' или 'Буси-до'? — С интересом спросил Балк.
— Вы слишком много знаете для простого мичмана. Кто вы, скрывающийся под личиной Балка?
— Может как-нибудь и расскажу, хотя все одно не поверите. Ну что, пошли?
— Пошли. Только руку дайте, опереться.
****
Дальнейшая дорога домой была не столь насыщена запоминающимися подробностями. Гоняться за встречными пароходами не было времени, подконвойные суда были отпущены, а гарибальдийцы забункерованы с избытком. Единственным заметным событием была встреча с японским дозорным. В этой роли выступал вспомогательный крейсер 'Америка-Мару'. Из многочисленных мобилизованных и кое-как наскоро вооруженных японский пароходов только он имел тень шанса уйти от владивостокского 'Богатыря', выскочи тот из порта на простор. Командир японца, капитан второго ранга Иноуэ, однако, трезво оценивал свои шансы в потенциальном забеге с детищем немецких инженеров верфи 'Вулкан'. Его восемнадцать узлов против двадцати трех богатырских почти наверняка предвещали ему и его команде холодное купание, если встреча произойдет раньше, чем за два часа до заката. Памятуя об этом, он всегда держал под парами все котлы своего парохода. Сия мудрая мера предосторожности и спасла в конце концов и его, и команду заодно с посмеивающимися над 'чересчур осторожным стариком' молодыми офицерами.
Сначала 'Мару', привлеченный идущими со стороны Японии двумя кораблями с башенной артиллерией, пошел навстречу 'своему' отряду.[54] Но с полусотни кабельтовых сигнальщик разглядел 'Варяга', некстати высунувшегося из-за 'Мари-Анны', за которой он до этого пытался прятаться. После недолгой, но бурной дискуссии, начавшейся с пожелания сигнальщику не пить перед вахтой, с листанием справочников Джейна и поминанием демонов и некстати воскресших из пучины моря русских крейсеров, командир решил не рисковать. 'Америка-Мару' развернулся и дал полный ход. Дружный залп с 'Корейца' и 'Сунгари', казалось, только добавил японцу прыти, ибо ни один их трех
