Что это может быть такое? Что лежит в камере хранения? Ответы на эти вопросы могли появиться только после того, как подтвердится догадка Клавдии. Или не подтвердится. Тогда и речь вести не о чем. Цифры вообще могут оказаться ни при чем – так, случайная запись. Но Клавдия почему-то была уверена, что все как раз наоборот. Есть на одном из московских вокзалов камера хранения ручной клади, где Вика оставила нечто, что может пролить свет на тайну ее смерти…
Однако об этом она подумает потом. Сейчас пора собираться к Кириллу. Она обещала, что придет утром.
Клавдия выбрала темно-синее платье джерси и элегантный шейный платок, который, вероятно, стоил кучу денег. Умеют люди жить все-таки! Вот Лиза, обыкновенная девчонка, с вечно ободранными коленками и сопливым носом, двоечница и лентяйка, сумела устроить себе шикарную жизнь. Она всегда говорила, что точно знает, как будет жить – каждый день есть пирожные и пить кофе, покупать себе наряды, развлекаться и бездельничать. Так и получилось! Ее Славка неплохо зарабатывал, потом мамуля устроила ему переезд в Канаду, и он некоторое время жил там один, устраивался, присматривался, потом вызвал Лизу. Они и в Москве жили на широкую ногу, и в Канаде не пропадут.
Самое удивительное, что ни в школе, ни во дворе Лиза ничем особым не выделялась, кроме веселого, беззаботного характера и неистребимой уверенности, что впереди ее ждет обеспеченная жизнь, море удовольствий, любовь и счастье. Чем подкреплялась такая уверенность, Лиза и сама не имела понятия. Просто она знала, что у нее не может быть иначе. Она не приспособлена для терпения, лишений и трудностей, а бог дает каждому то, что ему по плечу.
Клавдия думала о Лизе, одеваясь и напевая себе под нос. У нее было прекрасное, приподнятое настроение. Чуть-чуть волнения придавало ему остроту и пикантность. Клавдия накрасила глаза, чего не делала со студенческих вечеринок, на которых была-то всего пару раз. Потом она накрасила и губы. Странно, но она не отвернулась от зеркала с чувством глубокого отвращения. Наоборот, она сама себе понравилась!
На улице было бело и празднично, как будто уже пришло Рождество. Деревья стояли в инее и в хлопьях снега, нарядные, как персонажи сказок Шарля Перро. Снег слегка хрустел под ногами, и было приятно идти по нему в красивых сапожках, плотно облегающих ногу. Воздух пах прохладой и дымком, доносящимся из кафе, в котором жарили пончики. Звенели и стучали трамваи, и вороны с громким карканьем слетали с козырьков крыш и заснеженных оград.
Глава 17
– Кирилл? Наконец-то! Ты что, не ночевал дома?
Антон обрадовался, что застал Дубровина. Он тоже плохо спал ночью, размышлял о делах, о Леонтине, о Кирилле… Под утро ему приснился странный сон, как будто он стоит один посреди огромной пустой площади, по краям которой где-то в золотой дали высятся редкие тополя. Оглядываясь и не понимая, где он, Антон видит, как с голубого, горячего от зноя неба прямо ему в руки летит что-то сверкающее, переливающееся в солнечных лучах, как бриллиант. Он неловко подпрыгивает, тянет руки, стараясь поймать это летящее, загадочное и поблескивающее, оступается и… падает. Вокруг него, отдаваясь многократным эхом, словно в невидимых горах, раздается многоголосый смех. Как будто всю эту произошедшую с ним нелепую сцену наблюдает множество зрителей. Они видят Антона, а Антон их – нет…
Господин Муромцев проснулся отчего-то в холодном поту, весь дрожащий, и никак не мог найти под кроватью тапочки, чтобы пойти на кухню и выпить воды. Чайник оказался пустым. Минералка тоже закончилась, а воду из-под крана пить не хотелось. Антон достал из холодильника бутылку пива, выпил и задумался.
Дела почему-то шли все хуже и хуже, хотя никаких видимых причин на то не было. Все обычно: то сделка сорвалась, то партнеры подвели, то нужная мысль не пришла в голову в нужное время, то… Словом, каждый бизнесмен знает, что это такое – черная полоса. Особенно пострадал компьютерный бизнес: что-то не получилось с поставками, потом оптовики не перечислили вовремя деньги – то одно, то другое, и все не в лад. Антон начал нервничать. Доходы резко сократились, нужно было меньше тратить. Об этом он и собирался сказать Кириллу.
– Ты приедешь сегодня в офис? – спросил Муромцев.
– Нет.
– Почему?
– Меня избили. Синяки, башка гудит…
Антон ничего не понимал. Впрочем, на Дубровина это в последнее время похоже. Напился, ввязался в драку, вот и…
– В ресторане? – спросил он.
– Возле дома. Приехал, стал открывать гараж, и тут на тебе! «Ребятки» поджидают. Хорошо, что их было только двое.
– Чего они хотели? – спросил Антон, а сам подумал: «Ну вот! Начинается! Уже пошли „разборки“! А что дальше будет?»
– Сам не знаю, – соврал Кирилл. Ему не хотелось говорить, какие вопросы ему задавали и что он на них отвечал.
– Может, в милицию заявить?
Кирилл засмеялся, тут же скривившись от боли. Лицо, особенно подбородок и скулы, сильно ныло. Вот уж кому он меньше всего хотел бы рассказывать о ночном происшествии, так это милиции.
– Тогда я нашим ребятам скажу, – настаивал Антон. – Нужно же принимать меры!
– Ладно, я подумаю.
Кирилл решил не спорить, чтобы не вызывать ненужных подозрений. Муромцев и так, похоже, думает о нем черт знает что! В последнее время он как-то странно смотрит на Кирилла, а когда их взгляды встречаются, то поспешно отводит глаза. Дубровин и сам вел бы себя точно так же, если бы с кем-то происходило то же, что и с ним. Одни только телефонные звонки от всяких ненормальных чего стоят! А эти «посиделки» на лестнице у его квартиры? И как только соседи терпят! Взять хотя бы вчерашнее! Такое чучело визжащее увидеть в темноте, да еще если оно вдруг за ноги схватит – инфаркт или инсульт обеспечен! Неудивительно, что Муромцев на него косится. Любой бы на его месте волновался.
Обдумывая разговор с Антоном, Кирилл решил побриться. Все-таки женщина придет. Придет ли? Ему хотелось, чтобы она пришла.
Бритье оказалось нелегкой задачей. Ему и так эта процедура давалась с огромным трудом: щетина вырастала жесткая, непослушная, и никакие бритвы, в том числе и знаменитые разрекламированные, не могли с ней справиться. А теперь еще добавились ссадины и припухлости.
Стоя у зеркала, чертыхаясь и ругаясь, Кирилл кое-как побрился, потратив на это почти двадцать минут. И в это время раздался звонок в дверь. Ему сразу стало жарко. К сердцу прихлынуло давно забытое чувство восторженного волнения, от которого перехватило горло.
«Что это со мной? – подумал Дубровин, стараясь унять внутреннюю дрожь. – Ведь она даже не в моем вкусе! Обыкновенная, не очень стройная, даже некрасивая, в том смысле, в каком я раньше понимал красоту. Во всяком случае, до Леонтины ей далеко».
И тут же он удивился, что никогда не ожидал Леонтину с таким волнением, с таким замиранием сердца, с такой надеждой неизвестно на что…
Клавдия тоже чувствовала себя неловко. Ей явно было не по себе. Первый раз в жизни она входила в жилище одинокого мужчины, одна, без подруги, без компании – не на вечеринку, а просто так.
– Разрешите?
Она не сразу поняла, что Кирилл хочет помочь ей снять пальто. За ней тысячу лет никто не ухаживал; она забыла, что это такое. Клавдия еще больше смутилась, запуталась в рукавах и чуть не расплакалась. От обиды за себя, за все, чем она была так жестоко и незаслуженно обделена в жизни. Впрочем, почему – незаслуженно? Наверное, она сама, сознательно или бессознательно, ограничивала себя во всем, считала, что она ничего хорошего не достойна. Как она сама относилась к себе? Страшно вспомнить! Так какие она имеет основания обижаться на других?
Клавдия робко улыбнулась и подняла глаза на Кирилла.
«Какая она милая», – подумал он.
