на Красной площади, у Исторического музея, в полумраке ресторана… Фотографии выпали у Клавдии из рук, она села, стараясь успокоиться, чувствуя, как предательские слезы начинают щипать глаза. Не хватало только встретить госпожу Климову с опухшим и красным от слез лицом!
Ей уже было просто противно вспоминать о Кэтти Гордон, которая уж точно не стала бы плакать из-за такой безделицы! Но мысли об этой героине любовного романа назойливо лезли в голову, вытесняя все остальные, путаясь и мешая сосредоточиться. Черт бы побрал эту Кэтти вместе с ее чертовыми любовниками! Какое отношение она имеет к Клавдии и ее проблемам?!
– Как же! – возражала новая Клавдия той, прежней, которая легко сдавалась, опускала руки и уступала всем подряд. – Ведь я всегда мечтала о такой жизни, полной событий и приключений, любовных свиданий, измен, страстей, опасностей, поражений и побед! Почему же теперь я недовольна? Что меня не устраивает? Неужели у меня меньше силы духа, чем у этих рафинированных американок, немок и англичанок с холодной кровью и бледными щеками? Во мне говорит страх? Боль? Нежелание принимать жизнь, как она есть? Легко витать в мире фантазий и увлекательных снов, но когда сны становятся явью…
Звонок в дверь так неожиданно и резко прервал ее размышления, что Клавдия сначала вздрогнула, а потом обрадовалась. Это Климова. Деловой разговор сейчас для них обеих окажется кстати.
Встретившись, Нина Никифоровна Климова и Клавдия Еремина удивились произошедшей с ними обеими перемене. Причем Клавдия явно изменилась в лучшую сторону, а Климова – в худшую. Она осунулась, побледнела, глаза ее приобрели тот особый сухой блеск, присущий людям, снедаемым тревожным беспокойством, бессонницей и отсутствием опоры, за которую можно держаться, чтобы не утонуть в жизненном море.
Клавдия же, напротив, похорошела, помолодела даже. Ее всегда тусклые и полуопущенные глаза теперь смотрели ярко и сильно, а лицо, озаренное тайным прелестным светом, казалось даже красивым. Свободный махровый костюм нежно-розового цвета удивительно шел к ее светлым волосам, ко всей ее полноватой фигуре, какой-то томной, ленивой… Таких женщин любил изображать на своих полотнах Ренуар, великий француз, знаток женской красоты, волшебных линий тела и его мерцающих красок.
Женщины устроились в гостиной. Сквозь желтые занавески заливало комнату зимнее солнце, просвечивая насквозь зеленые листья герани на подоконнике. Нина Никифоровна со все нарастающим возбуждением рассматривала обстановку квартиры: мягкую мебель из пестрого велюра, ореховую стенку, низкие зеркально полированные столики, на одном из которых стояла дорогая лампа с абажуром абрикосового цвета, ковер с высоким ворсом пастельно-зеленого тона, изящную люстру с большими хрустальными подвесками, горящими в желтых, льющихся сквозь шторы лучах.
Значит, не так уж и мало платил Арнольд, если Клавдия смогла приобрести такую обстановку! У самой Климовой мебель дома была старая, давно вышедшая из моды, приобретенная еще в те незапамятные времена, когда все надо было «доставать», на все «записываться» и за всем выстаивать нескончаемые очереди. А Клавдия Петровна совсем неплохо устроилась. Обои, правда, негодные; потолки потрескались – пора делать ремонт, а так очень даже шикарно. Может, Еремина еще где-нибудь подрабатывала, обслуживала другие фирмы – бухгалтер она «от бога», вот и обеспечивала себя таким образом? Иначе почему бы она столько лет просидела у Арнольда за гроши?
Нина Никифоровна тяжело вздохнула: разговор ей, судя по всему, предстоял нелегкий. Ну, когда-то начинать надо!
– Клавдия Петровна! – сказал она, значительно глядя на Еремину. – У меня к вам деловое предложение!
В течение часа вдова Арнольда Вячеславовича рисовала перед Клавой радужные перспективы, ожидающие «госпожу Еремину», если она внемлет голосу разума и согласится разделить с «госпожой Климовой» доходы фирмы «Спектр» вместе с трудами тяжкими на благо процветания «их совместного предприятия».
Климовой владела безраздельно одна идея, одна вожделенная цель: как можно быстрее свалить на «дорогую Клавдию Петровну» все заботы и хлопоты, все неурядицы, все долги, все застрявшие дела – все, что сопутствует такому понятию, как частный предприниматель, владелец фирмы. Она согласна отказаться от своей ведущей роли, от руководства и контроля, потому что все равно ничегошеньки не смыслит в делах.
– Я могу доверять только вам, Клавдия Петровна, – твердила Нина Никифоровна, и ее подбородок мелко вздрагивал. – Больше никаких мужчин, никакой зависимости от них! Они уже себя показали! Вы себе не представляете, как я была несчастлива с Климовым, какой это был ужасный, бессердечный человек! Он отнял у меня радость жизни, молодость, все… – Она заплакала, вытирая слезы белоснежным накрахмаленным платочком. – А теперь мы можем все взять в свои руки. Вернее, вы можете. Вы ведь меня не обманете? Нет? Вы знаете, что такое жизнь, какое это тяжкое испытание! Вы меня понимаете. И как женщина тоже. Я ведь, в сущности, так же одинока, как и вы. Ой, простите, – спохватилась Климова, осознав, что она ляпнула лишнее.
– Ничего, – равнодушно сказала Клавдия, – не переживайте. Я не обидчива. К тому же вы правы! – Она неожиданно улыбнулась, не одними губами, как раньше, а глазами, лицом, всем своим существом, вдруг засиявшим удивительно теплым, нежным светом.
Нина Никифоровна поймала себя на остро вспыхнувшей зависти к этой независимой, видимо, ничем не обремененной женщине. Ей не нужно ворочаться бессонными ночами, обдумывая судьбы детей, испытывая страх за их неустроенное будущее, не нужно вспоминать полную горькой несправедливости супружескую жизнь, ссоры, подавляемое недовольство, слезы и разочарования.
– Вы думаете, моя жизнь с Арнольдом избавила меня от одиночества? Вовсе нет. Я стала еще более одинокой, затравленной, зависимой и бессловесной тварью, не имеющей права голоса, не имеющей вообще никаких прав, кроме права мыть, чистить, стирать, нянчить детей, обслуживать супруга. Ах, Клавдия, я оплакала не столько смерть Арнольда, сколько свою неудавшуюся, пропащую жизнь! Я долго и безутешно рыдала… а потом подумала, что, возможно, не все еще потеряно. А? Какие наши годы! Вы не смотрите, что я так выгляжу, я ведь еще совсем не старая: мне только сорок восемь.
– Да нет, что вы… – рассеянно возразила Клавдия. – Вы хорошо выглядите.
Нине Никифоровне показалось, что Еремина как-то несерьезно ко всему относится – к ней как к партнерше по бизнесу, к перспективам самой фирмы «Спектр», к ожидающимся доходам, к своим будущим обязанностям. И она удвоила усилия, убеждая бывшую бухгалтершу, что ей необходимо иметь «свое дело», стабильный доход и уверенность в завтрашнем дне. Она говорила все быстрее и громче, все чаще трогая Клавдию за руку и заискивающе заглядывая ей в глаза.
– Я согласна, – неожиданно сказала Еремина в самый разгар длинной тирады, конца которой не предвиделось. – Я буду вашей партнершей, на равных правах владея фирмой. Все необходимые бумаги я подготовлю. Я буду вести все дела. По важным вопросам обещаю советоваться с вами. Доходы будем делить так: шестьдесят процентов ваши, сорок – мои. Потому что у вас дети. Вас устраивает такой расклад?
У госпожи Климовой отвис подбородок. Она не сразу ответила. Конечно, она согласна! Она просто счастлива иметь такую подругу и помощницу в делах! Она не сомневалась, что найдет в лице Клавдии Петровны надежного друга, что они будут успешно сотрудничать, что…
Клавдии с большим трудом удалось выпроводить настырную вдову. Нина Никифоровна все пожимала ей
