окутывал плотный слой ткани, вокруг которой змеились трубки и провода. Вейвановский подумал, что раненому было бы лучше умереть.
— С возвращением в лимбо! Надеюсь, вам сейчас не очень тесно?
Густав взвесил свои ощущения и пришел к выводу, что стало немного просторнее, хотя особого комфорта по-прежнему не чувствовалось.
— Нет, не очень. А что произошло?
— Небольшая чистка в ваше отсутствие. Вам повезло. Где-то что-то сработало, и часть прибывших убрали.
— Этим кто-то специально занимается?
— Конечно. На каждом участке есть свой смотритель или уполномоченный.
— И много таких уполномоченных?
— Невероятно много. Естественно, я говорю только о том, что существует на Земле. Может, в других звездных системах дела обстоят иначе. Хотя нет, вряд ли. Судя по тому что мне рассказывали, везде все выглядит более-менее сходно.
— Вы разговариваете между собой?
— Да, если удается найти общий язык.
— Мне показалось, вы напрямую обмениваетесь мыслями.
— Это так. Просто склад мыслей у всех разный. К тому же, я могу говорить только с теми, кто более- менее равен мне и со своим начальником.
— Интересно. У вас, оказывается, есть начальство.
— А как же. Мир устроен по бюрократическому принципу. У меня есть даже несколько подчиненных.
— С ними вы тоже обмениваетесь мыслями?
— Нет, у них отсутствует способность к мышлению. Они больше подобны автомату слушающемуся моих команд. Еще я ими питаюсь.
— ?
— Вы, наверное, не вполне меня поняли, когда я сказал, что мир устроен по бюрократическому принципу. Старшие едят младших; младшие, если им удается, не прочь урвать от старших; равные грызутся между собой. Не подумайте только, что мы тут все с клыками и когтями. Речь идет о приобретении энергии. Это у животных и у людей получение энергии идет более сложным способом, у нас она изымается непосредственно у слабых или тех, кто зазевался.
— Жестоко.
— Не более жестоко, чем борьба за существование в растительном и животном царстве. Или, по- вашему, мы тут все должны с голоду помирать?
— Нет, конечно.
— Ну а откуда тогда брать ресурсы для существования? Только за счет имеющейся рядом энергии. Для меня таким источником выступают подчиненные.
— Они догадываются, что вы их едите?
— Как я уже сказал, у них нет мыслей, поэтому, во-первых, они не знают что находятся у меня в подчинении, а, во-вторых, что ими кто-либо питается. Они — как трава, но выполняют здесь специфические функции, объяснять которые я вам не стану.
— Вы сами можете использовать энергию тех, кто попадает в лимбо?
— Непосредственно — нет, они для меня несъедобны.
— Вас тоже могут съесть?
— Запросто. Когда я вам говорил, что меня уничтожат после закрытия лимбо, то подразумевал поглощение моей энергии.
— А тех, кто над вами, тоже могут съесть?
— Само собою. Даже самая крупная космическая сила неизбежно стареет, дряхлеет, и, когда оказывается уже совершенно неспособной к самозащите, на нее набрасывается стая хищников, разбирающая ее по кускам. Это вполне естественный кругооборот.
— Вас могут поглотить прямо сейчас, во время нашего разговора?
— В принципе, да. Но я пока хорошо защищен. Мой непосредственный начальник так просто меня съесть не может, — требуется санкция более высоких инстанций.
— Мне представлялось, что в ваших сферах будут иные порядки.
— Видите ли, любезный, так все придумано, причем не нами. Я вовсе не утверждаю, что существующий вариант — лучший из всех возможных, просто с этим ничего нельзя поделать.
— Если здесь такой бюрократический устрой, то вас, условно говоря, могут съесть и по службе. Тут у вас не возникает трудностей?
— Лично мне в моей, так сказать, работе, никто не вредит. Кого интересуют мусорщики? Но в других сферах — да, там бывают всяческие противостояния и даже бои. Однако это не подсиживание коллег или борьба за теплое местечко, а давний вселенский конфликт, отражающийся в том числе и на Земле.
— Кто с кем борется?
— По человеческим понятиям — добро со злом, хотя данное определение совершенно не отражает сути происходящего. Это — вечный и неизменный процесс, все равно что битва двух полюсов на одном магните.
— И кто побеждает?
— Существует постоянная динамическая ничья.
— А силы равны?
— Конечно. Правда, бывает иногда тяжело уследить, кто на чьей стороне. Постоянно перебегают из одного лагеря в другой.
— Неужели их принадлежность к той или иной стороне не откладывает на них отпечаток? Это разве не черное и белое?
— Ну что вы, таких контрастов в реальном мире не бывает. Все представляет собой оттенки серого. Тем более что противники действуют почти одинаковыми способами.
— Чем же они тогда отличаются?
— Затрудняюсь вам ответить. Некоторыми энергетическими нюансами — не настолько, впрочем, крупными, чтобы помешать перебежкам в противостоящую армию. Возможно, только самые высшие силы обозначены более-менее четко, но я их сам наблюдать не могу, только догадываюсь.
— А в чем смысл борьбы?
— Номинально — завоевание пространства. Но поскольку все эти процессы следует рассматривать с позиций приобретения и потери энергии, а она небесконечна, то стоит только одной стороне захватить какой-нибудь участок и, соответственно, ослабить свою энергию на другом, как тут же противник завоевывает уязвимый кусок территории. Это подобно двум несмешиваемым разноцветным жидкостям в одном сосуде: их можно все время взбалтывать, но содержимое никогда не окрасится в цвет одной из них. В сферах, о которых я вам говорю, такое сотрясение происходит постоянно.
— Значит, смысла, по большому счету, в борьбе нет.
— Выходит, что так.
— А сами противники осознают, что их конфликт бессмыслен?
— Осознавать могут далеко не все. Это мы с вами на нашем уровне можем оперировать такими категориями. В космической бюрократии способностью мыслить обладает небольшая прослойка, причем не самого высокого пошиба. Высшее начальство участвует в грандиозных процессах, постоянно действует, ему некогда думать. На противоположном крае мелкие силы лишены такой способности просто потому, что они ничтожны и это им ни к чему. Мышление располагает к рефлексии, а в большинстве ситуаций раздумья вредят.
— Неужели высшие силы действуют совершенно бездумно?
— Не совсем так. Просто для них действие — способ мыслить.
— Все это похоже на какой-нибудь древний механизм с массой бесцельно вращающихся шестеренок.
