среднее между складом поломанного или устаревшего оборудования и местом хранения вещей, отслуживших свой срок, но еще могущих пригодиться. Здесь были сложены бывшие в употреблении шторы, покрывала, пустые цветочные горшки, стояли две искусственные елки и картонные коробки, по всей видимости наполненные елочными игрушками и гирляндами.
Смирнов осмотрел дверь, ее можно было закрыть изнутри, что он и сделал. Пришла мысль: «Возможно, именно здесь прятался убийца!» Но сыщик ее прогнал. Это уж слишком просто. Он прикинул, сколько ему придется торчать в тесной пыльной кладовке, и огорчился. Сесть некуда, разве что на корточки. Постояв полчаса, он все-таки опустился на корточки, устроился поудобнее, привалившись спиной к поставленным одна на другую коробкам, и закрыл глаза. Думать о том, что дома Ева приготовила вкусный ужин, а в спальне его ждет мягкая постель, совсем не хотелось.
«Тяга к экспериментам серьезно ухудшает условия жизни, – вяло подумал Всеслав. – Кое в чем теория гораздо привлекательнее практики. Ну с какой стати я обрек себя на эти мучения? Нормальный человек давно валялся бы на диване и смотрел телевизор».
Громкие шаги по коридору отвлекли его от процесса самобичевания и заставили насторожиться. По шуму и долетавшим до него словам Всеслав догадался, что вахтер с дежурной медсестрой обходят помещения. Они заглядывали в открытые двери, убеждались в отсутствии посторонних и шли дальше. Закрытые же проверяли. Они остановились у двери, за которой притаился сыщик, подергали ее.
– Заперто, – зевая, сказал вахтер. – Порядок.
Их шаги стали удаляться, и Смирнов с облегчением перевел дух. Его эксперимент удался. Теперь он мог дождаться удобного момента, выйти, пробраться к дежурным сестричкам и...
Он решил, что покидать убежище несколько рановато. Во-первых, вахтер с медсестрой не успели еще все обойти и вернуться, а во-вторых, пациенты если и заснули, то некрепко. Мало ли? Лишний ночной переполох не пойдет на пользу ни персоналу, ни больным. Хотя какие они больные? Перекраивают свои лица, тела в угоду моде или по еще более непонятным мотивам. Врожденное уродство исправить, последствия травмы, шрамы, ожоговые рубцы убрать – это бывает необходимо. Но как раз такие пациенты в клинику обращались редко.
– Какая тебе разница? – спросила бы Ева. – Твое дело – не учить людей, а помогать им защищать себя от чужих злых намерений.
Он вспомнил о Еве и забеспокоился. Она не хотела оставаться на ночь одна, чего-то боялась. Нервы разыгрались? В любом случае надо было, наверное, побыть с ней. Впрочем, уже поздно сожалеть, следует довести до конца начатый опыт.
Чтобы не терять зря время и не заснуть ненароком, Смирнов пустился в размышления. Почему он зациклился на медиках или на посторонних? Мог ли совершить убийство пациент, например? Тогда уж – пациентка. Главный врач сделал для сыщика расклад, какие и кому делались операции и кто лежал к клинике в день – вернее, в ночь – убийства. Это были в основном женщины разного возраста, не считая мальчика десяти лет и двух девочек. Детей сыщик исключил сразу, а дамы... тоже сомнительно. С какой стати им зверски убивать медсестру? Версия не выдерживала критики.
«А ревность? – возразил Смирнову внутренний голос. – Разве не могло у Адамова быть интимной связи с пациенткой? Она замечает, какие взгляды бросает на доктора Лейла Садыкова, и расправляется с ненавистной соперницей».
– Ладно, оставим это в качестве рабочей гипотезы, – прошептал сыщик. – Но зачем взяли сердце? Что это? Акт устрашения? Болезненно-маниакальное проявление? Джек-потрошитель тоже извлекал из мертвых тел органы...
Шаги в коридоре помешали ему додумать эту мысль до конца. Кто-то – Всеславу показалось, что их двое, – остановился недалеко от комнатки, где он прятался. Женский голос приглушенно произнес:
– У меня просто мороз по коже, когда я прохожу по этому коридору. Ты не боишься?
– Боюсь, – ответил второй женский голос, охрипший. – Потому и позвала тебя, чтобы одной не ходить. Давай открывай!
Послышался звук, как будто кто-то пытается открыть замок.
– Может, ключ не тот?
– Да тот, только этот замок заедает. Давно пора сменить!
Они ковырялись ключом в замке и разговаривали.
– Ты веришь, что Адамов убил Ляльку? – спросил первый голос.
– Не знаю. Мне даже думать о таком страшно!
– Говорят, он свою первую жену...
Смирнов неловко повернулся, чтобы придвинуться поближе и лучше слышать, и задел какую-то не то палку, не то карниз, который с грохотом упал. Женщины притихли.
– Что это? – спросила одна.
– О-о-ой! Бежим!
Громко кричать они не посмели – благодаря строгой выучке, но дали такого стрекача по коридору, что сыщик понял: если они поднимут шум, ему несдобровать. Нужно срочно выбираться.
Хирург Адамов тоже не спал в эту ночь. Перед его внутренним взором прошла вся его жизнь: беззаботное детство, школьные годы, учеба в мединституте, студенческие вечеринки, женитьба... Две вещи играли для Левы главную роль – медицина и женщины. Может, потому он и посвятил себя пластической хирургии.
Женщинам свойственно заблуждаться и приносить жертвы во имя этих самых заблуждений. Ну разве не безумие – придавать значение форме груди или носа, морщинам, складкам и прочим «недостаткам» внешности? Доктор Адамов понимал тех представительниц прекрасного пола, для которых тело являлось непременным атрибутом профессии – артисток, моделей и стриптизерш. Но все остальные?!
Дамы приходили к нему в клинику и платили не за операции, а за собственные ожидания, которые сплошь и рядом не оправдывались. Тогда они приходили вновь и вновь, с твердым убеждением – стоит еще
