Придя в свой служебный кабинет, статс-секретарь Шейдеман нашел записку, оставленную ночным дежурным на его столе. Из нее он узнал о мятеже в Киле.
Моряки восставали и в прошлом году, но тогда удалось раздавить движение в зародыше; вожаки того мятежа были расстреляны. На этот раз, судя по тону записки, все выглядело гораздо серьезнее.
Началось с того, что командование ввиду близкой капитуляции решило показать всему миру, что сдаче в плен немецкие моряки предпочтут гибель в открытом бою. Был отдан приказ развести на судах третьей эскадры котлы и готовиться к выходу в море. Этот бой с англичанами, заведомо обреченный, должен был потрясти всех и продемонстрировать воинский дух и мужество немцев.
Но участвовать в безнадежной акции матросы отказались и разводить котлы не стали. В ответ зачинщики были все арестованы и отправлены на берег в тюрьму.
Тогда тысячи моряков, покинув свой корабли, двинулись освобождать товарищей. К ним присоединились солдаты местного гарнизона и рабочие верфей. По пути они захватывали всех встречавшихся офицеров, взяли даже командующего флотом принца Генриха.
Шейдеман тут же передал все Эберту по телефону.
— Мы не имеем права, Фридрих, издали наблюдать за происходящим; необходимо отправить туда своего человека.
— Кого, например? — спросил Эберт.
— Решительного и твердого, который сумел бы взять толпу в свои руки.
— Но его могут до того времени растерзать. Это же чернь, взбунтовавшаяся чернь!
— Фридрих, сейчас не время пугать друг друга, так я считаю, — заметил Шейдеман.
Ответа не последовало.
— Так что же ты предлагаешь? — подождав, спросил Шейдеман.
— Господи, надо подумать сначала! Не могу же я сказать тебе: поезжай ты!
— Так же, как и я не могу предложить тебе этого по вполне понятным причинам.
— Да, нам надо быть здесь, — согласился Эберт.
— Вообще говоря, я бы охотно поехал…
— Но разговор совсем не о том. Просто ты торопишь меня, а мне надо подумать.
На этот раз Шейдеман не стал его торопить; слыша грузное дыхание на другом конце провода, он терпеливо ждал.
— Густава можно было бы, если бы не его любовь к крайностям, — выговорил наконец Эберт.
— Я тоже о нем подумал, но и у меня те же опасения.
— Нет, другого никого не вижу. Его решительность там пригодится.
— Значит, согласовано — он? Переговорю еще с канцлером.
Условились встретиться через час в рейхстаге, в помещении фракции. Придя туда, Шейдеман застал Эберта и Густава Носке. Тем временем стало известно, что офицеры в Киле совершенно деморализованы и не оказывают матросам сопротивления.
— Я полагаю, Густав, — начал Шейдеман, — что Фридрих все тебе уже рассказал? Вот почитай некоторые новые донесения. — И протянул скрепленные сшивателем листы.
Пока Носке, сев у окна, читал, Шейдеман критически разглядывал его: сутул и неуклюж, и эти очки в стальной оправе… фигура не очень-то подходящая; но он все же кряжистый, и желваки, смотрите-ка, играют на лице с диковатой энергией.
— Какое впечатление производят на тебя материалы, Густав?
Носке оторвался от них неохотно, глаза его блеснули зловеще:
— Картина более или менее ясная…
— И довольно мрачная?
Эберт решил не вмешиваться в разговор; сидя за столом, он перекатывал рукой пресс-папье.
— Не мрачнее, чем все остальное, — ответил Носке. — Слишком долго вы с ангельским выражением сидели на пороховой бочке. Такие бочки рано или поздно взрываются.
Не слишком ли много чести, неприязненно подумал Шейдеман, обсуждать с Носке вопросы большой политики?
— Хотелось бы, чтобы ты правильно понял нас, Густав.
— Прости, кого это — вас?
— Фридриха и меня. Мы хотели бы отправить в Киль отнюдь не карателя, а вполне нашего человека, социал-демократа. Надо внушить матросам, что помимо террора существуют другие методы.
— У вас почему-то сложилось обо мне превратное мнение — будто я слишком прямолинеен, — запротестовал Носке.
— Да, Густав, не скрою.
— Не далее как вчера я выступал в Брауншвейге и говорил, что путь террора совсем не в духе немецкой социал-демократии.
— Тем приятнее, если так… — небрежно отозвался Шейдеман. — Словом, вот тебе паше дружеское и партийное пожелание: мы хотели бы получить из Киля вести о мирных шествиях матросов, а не о том, как строчат пулеметы.
— Пока что пожелание похоже на шараду… Надо посмотреть все на месте.
— Можно же прибрать коллектив к рукам, не идя у него на поводу!
Эберт слушал, чуть-чуть прищурясь. «Кажется, время твое проходит, Филипп, — думал он, — и на первый план пора выйти мне». Но кильская история встревожила его сильно; эту брешь в имперской политике надо было заткнуть как можно скорее.
— В общем, Густав, мы полагаемся на тебя, — вставил он.
Шейдеман подытожил:
— Итак, берешься? Задание по тебе?
— Следовало бы вам знать, — с укором произнес Носке, — что я не из тех, кто уклоняется.
— Именно на это мы и рассчитывали.
Многого он от миссии Носке не ждал, но какой-то шаг с их стороны был необходим. А кабинет примет свои меры тоже. В политике на одну карту не ставят. Посмотрим, что из этого выйдет. Кильские события, подобно масляному пятну, грозят расползтись по стране, ухудшая и без того сложную обстановку.
Сведения, поступившие за день, были неутешительны: матросы создали в Киле свой Совет и хозяйничают в городе; делегаты их направились во все города и порты побережья. И вот восстания вспыхнули уже в Любике и Брупсбюттеле…
Несколько раз канцлер справлялся у Шейдемана, не ли сведений от их посланца. На статс-секретаря Гаусмана, тоже направленного в Киль, канцлер не очень рассчитывал. Вообще, он все больше искал поддержки социалистов, хотя в последние дни те держались замкнуто.
— Боюсь, не придется ли нам просить о помощи ставку, — заметил принц Баденский. — Это было бы нежелательно; думаю, в равной степени и для вас.
Шейдеман посоветовал подождать еще.
День не принес ничего, кроме вести о том, что восстание моряков охватило новые города побережья.
Шейдеман поздно вечером собирался покинуть свой кабинет, когда раздался звонок и телефонистка сказала, что соединяет его с Килем.
Слышимость была неважная, однако характерные хриплые нотки в голосе Носке он уловил тотчас же.
— Да, да, слушаю… Да, я… Можешь ли ты нас порадовать чем-нибудь?
— Новости неплохие, я бы сказал.
С души Шейдемана как будто камень упал. Он произнес энергично и как можно более отчетливо:
— Слушаю тебя, Густав, со всем вниманием!
— Я у них председатель их солдатско-матросского Совета.
— О-о, для начала неплохо; в самом деле неплохо.
— В ближайшие дни на собрании флотских и солдатских Советов будет предложено избрать меня губернатором.
— Как? — переспросил Шейдеман. — Я не совсем тебя понял…
