— Ты не хуже меня знаешь, что творится в городе.
— А-а, ерунда, не обращай внимания!
Слушая жалобы Эберта, прищурясь и кривя губы, он подумал: вот каков рейхсканцлер вблизи; еще немного и, прости господи, в штаны наделает.
— И это тебя огорчает? — Носке поднял очки на лоб и посмотрел на Эберта почти с вызовом.
— А почему, собственно, это должно меня радовать? — брюзгливо заметил тот. — Или ты в Киле так подружился с солдатской массой?
Движением записного канцеляриста Носке водворил очки на место и произнес, подчеркивая смысл того, что говорил:
— Если я с кем и подружился, так с военными, руководством. И скажу тебе, Фридрих: они единственная сила, на которую можно опереться. («Экую новость открыл!» — подумал Эберт.) Левые со своими лозунгами будут все время сталкивать нас с пути — добьемся чего-то, а они нас опять отбросят! И так без конца. Это будет не государство, а танцкласс.
Не раскрывая своих карт, Эберт спросил:
— Выходит, ты веришь только военной клике?
— Разумеется. Армия проиграла войну на внешних фронтах, но у нее хватит сил, чтобы справиться с фронтом внутренним.
Такое совпадение мыслей было приятно. И все же Эберт сказал:
— Да, но эти тысячи, сотни тысяч взбудораженных людей…
— Их укротят кнут, меч, пули! Напустить на них свирепых собак! — не задумываясь, ответил Носке.
— Несколько странно, сказал бы я, ты характеризуешь тех, кто должен принести порядок стране.
— Просто я не миндальничаю. Завертывать дерьмо в конфетные бумажки я не люблю, хотя, как старый газетчик, умею. На страну, повторяю, надо напустить свирепых собак.
Эберт выслушал его тираду с каким-то душевным успокоением. Однако по-отечески покачал головой. Но если этот лесной порубщик, этот будущий главнокомандующий внутренним фронтом — не Вельса же назначать после того, как он так опростоволосился! — готов взвалить на себя бремя кровавой расправы, так что ж, пускай.
— А ты, Фридрих, в новые воинские формирования не веришь разве? — спросил Носке.
Эберт повел бровью.
— Во всяком случае, слежу за ними внимательно.
— Нет, надо увидеть их своими глазами. Я свезу тебя кое-куда, и ты посмотришь, что там происходит.
Эберт лишь плечом шевельнул: настаивать на посещении он, канцлер, не стал бы сам, по раз Густав считает полезным…
И Носке, в тот день еще не министр и вообще никто, снял телефонную трубку и с кем-то соединился.
— Это я, да-да… У вас хороший слух, вы меня всякий раз узнаете, приятно… Вот что: господин рейхсканцлер готов со мною и, скажем, с вашим адъютантом посетить одно из мест, о которых у нас шла речь в прошлый раз. Разумеется, совершенно приватно… Вот и хорошо, мы будем ждать.
Вскоре оба вышли. Эберт в темно-сером пальто и мягкой шляпе имел вид вполне представительный, хотя был низок ростом и двигался тяжело. Сутулящийся, с походкой долговязого человека Носке выглядел простовато и мало походил на специалиста по военным делам.
Машина с прямоугольным кузовом ждала их у подъезда.
Эберт грузно уселся, заняв большую часть сиденья.
— Куда ты меня везешь? — уже по пути спросил он.
Машина неслась по берлинским улицам, но направление оставалось пока неясным.
— Цоссен, ты такое место знаешь? Увидишь сам, что делается для страны и для ликвидации анархии.
Если бы это было так просто, подумал Эберт. Мало ли сделано за короткое время? Вопрос о созыве Национального собрания разрешился, и никто не посмеет больше возражать. С Советами почти покончено… Многое сделано, а уверенности в спокойствии нет. Может, прав Густав, и кровопускание необходимо?
Машина неслась по шоссе. Не очень красивое зрелище открылось по сторонам: кирпичные заводские стены унылого вида, затем потянулись постройки, пристройки, свалки железного лома, наконец, однообразное поле. Эберт посматривал по сторонам, не вступая в разговор.
Но когда прибыли, когда из аккуратно окрашенной сторожевой будки вышел к ним лейтенант и Носке уверенно сослался на ответственное лицо, а тот ответил, что сейчас же свяжется по телефону, Эберт решил, что дело поставлено тут солидно.
Их повели прямыми дорожками, выложенными по бокам красной черепицей, мимо сиявших свежей краской казарм и бараков к плацу. Перед ними раскрылась ослепительная картина: отлично экипированные подразделения с превосходной выправкой маршировали на плацу.
Эберт наблюдал зрелище военных учений, как будто специально устроенных для него. Рядом стоял адъютант, готовый к любому вопросу, но господин рейхсканцлер почти не затруднял его.
Достаточно насладившись зрелищем, он медленно повернул назад. Адъютант несколько задержался.
— Тебе это что-нибудь говорит? — спросил Носке.
— Судя по всему, дело поставлено серьезно.
— Серьезнее, чем даже можно подумать.
В присутствии адъютанта Носке перешел на официальный тон:
— Если позволите, господин рейхсканцлер: каковы ваши впечатления?
Такую перемену тона Эберт воспринял, как должную.
— Я увидел глубоко патриотическое начинание: страна нуждается в дисциплинированных частях больше всего.
— Понадобится еще немного времени, — добавил от себя адъютант, — и результаты выучки оправдают себя вполне.
Их проводили до машины со всеми знаками уважения. На обратном пути Эберт хотя и молчал, но смотрел по сторонам не так хмуро.
А под конец, уже в Берлине, оставив Носке на углу улицы, куда ему надо было идти, похлопал его по плечу.
— Мы решили ввести тебя в состав имперского кабинета, знаешь?
— Ну что же, не откажусь.
— И на тебя, судя по всему, будут возложены важные функции.
Носке только кивнул в ответ и пошел своей дорогой.
Машина двинулась не сразу — шофер завозился с мотором, и Эберту была видна удаляющаяся нескладная фигура этого в недавнем прошлом журналиста средней руки, который оказался таким незаменимым в делах новой власти.
Эпилог. Убийцы идут по следам
С некоторых пор все чаще стали появляться листовки с призывами к убийству руководителей «Союза Спартака».
На густом красном фоне одной из них было крупно выведено:
«Рабочие, граждане!
Отечество близко к гибели. Спасите его!
Ему угрожают не извне, а внутри,
