Если признаться, то на царском пиру Роман себя чувствовал не в своей тарелке. Не то что балагур и весельчак Зуль-Карнайн, который, казалось, с пеленок привык к роскоши, изысканным яствам и VIP- публике. Хотя, что, собственно, знал Градов о своем арабском приятеле? О прошлом Садай говорил с явной неохотой, обычно переводя разговор на другие темы. По обрывочным фразам было понятно, что происходил он из достаточно знатной и богатой семьи и что вынужден был сделать ноги из родного города Европоса и наняться в римский легион из-за какой-то скверной любовной интрижки.
Градову, конечно, тоже было не привыкать к светским раутам и коктейлям. На такие верхи российского и международного политикума заносила судьба, что о-го-го. Но между каким-нибудь вице- премьером или губернатором и древним восточным царем с его вельможами лежали такие дистанции огромного размера, что тому, кто не видал все это своими собственными глазами, не объяснишь.
По случаю праздника к государеву угощению было допущено множество народу. Поэтому столы разместились прямо под открытым небом, благо погода стояла знатная. Само собой, и здесь по обычаю, сохранившемуся до наших дней, существовала иерархия. На возвышении находился царский стол, за которым восседали малек Артав с царицей и высшие сановники державы. Здесь же расположился и римский посол с дочерью.
Чуть пониже был стол побольше — для прочих царедворцев и иностранных гостей. Именно здесь поместили римлян: центуриона с опционом, походного лекаря, легионеров контуберния Децима Юния, отличившихся на сегодняшних соревнованиях, ну, и, конечно, виновника торжества Ромула Урбино (он же Бактриец).
Эти два стола находились под пристальным вниманием охраны, состоявшей вперемешку из царских стражников и гвардейцев мобедана мобед. Ну, секьюрити, как секьюрити. Только вместо автоматического оружия у них имелось оружие холодное и луки со стрелами.
Прочие дастарханы помещались на некотором расстоянии от «виайпишных». Понятное дело, праздник праздником, но якшаться со всякой мелочью вроде купцов средней руки, а тем паче с чернью аристократии не годилось.
Угощение представляло собой смесь местной и иностранной кухонь. Взор поражали запеченные целиком быки, бараны, косули, а уж всякой жареной птицы, грудами наваленной на столах, было не сосчитать. В изобилии имелась жареная и вареная рыба. На длинных блюдах из золота и серебра возлежали жирные осетры, выловленные в Амударье. К мясу и рыбе подавали изысканные соусы. Очень много было зелени, овощей и фруктов, что естественно для Востока. Равно как и огромное количество разнообразных сладостей.
Романа удивило присутствие каш, в наше время не считающихся достойными блюдами для светских приемов. Это, скорее всего, было данью уважения римлянам. Специально для гостей царские повара постарались на славу. Марк Сервий и Соран удивлялись и ахали, когда рабы подавали очередное блюдо. Особенный восторг испытывал медикус, который был знатным кулинаром и как раз работал над сочинением поваренной книги римской кухни. Поэтому он не только называл Роману каждое кулинарное изделие, но как бы между прочим сообщал и рецепт его приготовления.
— Боги святые! — восклицал он. — Каша по-пунически! Моя любимая. Берешь фунт самой лучшей пшеничной муки, засыпаешь ее в воду и смотришь за тем, чтобы каша хорошо загустела. Затем надобно переложить ее в чистый сосуд, добавить три фунта свежего сыра и полфунта меда, одно яйцо и тщательно все перемешать, а потом снова переложить в новый горшок. Запомнил? Приедешь домой, обязательно приготовь своим близким… Ой, а это же наш знаменитый рыбный соус гарум! «Горделивый гарум», как его называет Марциал. Ты знаешь, кто такой Марциал, бактриец? Знаешь?! Откуда… Ну, ладно. А ведаешь ли, сколько стоит этот самый гарум? Нет жидкости, кроме духов, которая стоит дороже. За два конгия[63] первосортного гарума платят тысячу сестерций!..
От болтовни эскулапа журналист вскоре утомился и предпочел пересесть на другое место. Доктор этого не заметил и продолжал вдохновенно повествовать об отечественной кухне соседу, уже изрядно наклюкавшемуся, а потому не шибко сопротивлявшемуся кулинарпросвету Луцию.
Кстати, ассортимент вин тоже был на высоте. Белое, красное, сладкое, сухое — доставленное ко двору малека Артава из разных стран.
Не поскупился государь, одним словом.
Питерец сегодня вечером был в центре внимания.
Едва он выбрался с арены, так тут же и попал в водоворот славословий. Еле вырвался, чтобы хоть глазком посмотреть, что там с Фработаком.
Раненый пастух сразу же был взят под охрану людьми Тутухаса. Верховный жрец корчился от ненависти, однако поделать ничего не мог. Закон есть закон. Победитель в священных играх должен быть оправдан и отпущен на свободу. Так что, смирившись, Вазамар даже предложил услуги своего личного врача Фрийяхваша. Первый советник, криво улыбнувшись, отказался. Тем более что после осмотра больного Сораном из Эфеса увечья героя были признаны не смертельными и подлежащими скорому заживлению. Фработака незамедлительно увезли во дворец Тутухаса, а Градов остался в статусе единственного целого и невредимого героя дня.
Его постоянно приветствовали и поздравляли с блестящей победой. Каждый хорезмиец считал за великую честь прикоснуться к человеку, отмеченному благоволением Ахура-Мазды и Митры. Люди знатные, не церемонясь, обнимали и целовали Избранника. Так что за короткое время грудь и плечи «устали от дружеских тисков», а щеки были исколоты бородами и усами. Горожане победнее просто дотрагивались до руки или спины Градова, а потом прикладывали ладони к своим устам, как будто он, Роман, являлся какой- нибудь чудотворной статуей или иконой. Конечно, для этих людей так оно и было. Победить диких зверей уже было подвигом, а уж чтобы человеку поклонился белый бык, посвященный Митре, да еще и дал себя нагрузить, словно вьючную домашнюю скотину, — это небывалое и незабываемое событие, которое, естественно, было ничем иным, как знамением божьим.
Журналист улыбался и кланялся, не мешая людям праздновать. Чувствовал, что его пребыванию здесь приходит конец. Еще немного, и он навсегда покинет эту странную землю и людей, которые на самом деле умерли уже почти две тысячи лет назад. А все виденное, слышанное и пережитое здесь останется не более чем воспоминанием, яркой картинкой, похожей на голливудский исторический блокбастер или реалити-шоу. И ведь кому расскажешь, не поверят.
Почему у него была такая уверенность, предчувствие? А что, даром, что ли, он снова встретился с пастухом и белым быком-проводником? И не зря ему так заговорщицки ободряюще подмигивал первый советник малека, который, очевидно, в курсе того, чем занимается Фработак в «свободное от работы время». Монета в двадцать пять узбекских сумов, подброшенная Тутухасом в кисет с золотыми ауреусами, не лучшее ль тому подтверждение?
Только вот когда случится этот самый Переход? Роман надеялся, что это выяснится в самое ближайшее время. Само собой, сперва Фработаку надо встать на ноги.
Парень увидел, что первый советник подает ему знак приблизиться. Вот, наверное, и приходит время «ч».
Он подошел к царскому столу и церемонно раскланялся с сильными этого мира. Почтительно, но не раболепно. Как и подобает герою и кумиру публики.
Малек Артав рассматривал Романа с доброжелательным любопытством. Да и сам журналист впервые получил возможность вблизи посмотреть на человека, знакомого ему по учебникам истории и древним монетам. Там, на ристалище, Градов находился слишком далеко от царской ложи, да и не до смотрин, честно говоря, было. Теперь же он удивился, заметив, насколько еще молод хорезмийский повелитель. Немногим старше самого питерца. Вот только государственные заботы наложили видимый отпечаток на его лицо, избороздив высокое чело и веки под глазами сетью морщин.
Налив в золотой кубок вина, царь собственноручно поднес его победителю, и тот принял высокую милость с открытым сердцем.
— Что ж, герой, теперь ты свободен и можешь распоряжаться собой по своему усмотрению, — приветливо молвил Артав. — Что, если не секрет, намерен делать дальше? Вернешься ли в свою…
— Бактрию, — с ехидцей подсказал Вазамар.
— …Бактрию, или, может, захочешь послужить здесь, при моем дворе? Я готов щедро оплатить твою
