От себя отвёл на славу.
И для гостий олимпийских,
Гнев которых был бы делом
Неприятнейшим и склизким,
Царь остался как бы в белом.
Та ж, которая нежданно
Признана была прекрасной,
Удивившись несказанно,
Стала от смущенья красной.
А потом заверещала
И довольно легковесно
Пареньку пообещала
Встречу с женщиной чудесной,
Самой наираспрекрасной,
Страстной, нежной и желанной,
Полной прелести дурманной.
И от этого — опасной,
Это сразу было ясно.
9
Ночь уже засеребрилась
Предрассветным просветленьем.
Вся округа затаилась,
Очарованная пеньем.
А старик-гусляр как будто
И не чувствовал усталость,
Песня птицей полногрудой
Над деревнею взвивалась.
Я, хоть был и очарован
Благозвучьем необычным,
Но почувствовал, что скован
Ощущеньем непривычным.
Эта скованность явилась
Откликом на то, что всё же
Многое в той песне мнилось
Мне на правду не похожим.
Но гусляр сидел на камне
Правдолюбном нашем, значит,
То, что он пропел пред нами,
Истина — и не иначе.
Но я знал, сказанье это
С правдой вовсе не дружило.
Может, знал старик заветы
Против камня мощной силы?
Мельком я взглянул на маму –
Замерев она сидела,
Покорившись фимиаму
Песни гусляра умелой.
Мама тихо улыбалась,
И ее полуулыбка
Ироничною казалась,
Еле видимой и зыбкой.
Мама тоже ощутила
Это с правдой расхожденье,
Что сейчас меня смутило
В стариковском песнопенье.
10
А события в сказанье
Нарастали полным ходом.
Ссора в свадебном гулянье
Разрослась в войну народов.
Боги, точно как и люди,
На альянсы поделились,
Явно или тайно — всюду
Вмешивались, суетились,
Помогали и мешали,
Искушали, истребляли,
Жутким громом оглушали,
Яркой молнией сражали.
Как богиня обещала,
Юноша красотку встретил.
Ту, которая и стала
Всех желаннее на свете.
Но была она замужней.
Царь-супруг — глава державы –
Даже ел и спал с оружьем,
Воин был достойный славы.
И когда какой-то хлюпик
У него жену похитил,
Медную тарелку в тюбик
Он скрутил без многих гитик.
Просто пальцами. И в щепки
Стол сломал в пылу разноса
Со столешницей из крепких,
Как гранит, дубовых досок.
Загоревшись в жажде мщенья