ждал. Он подошел к машине, церемонно и неловко поцеловал Наташке руку, чувствовалось, что он это делает нечасто и не очень, наверное, давно. В последние годы женщинам, все чаще стали целовать руки, что-то менялось в отношениях мужчин и женщин. А может, результат статей о правилах хорошего тона, подумал Семен.
Наташка заулыбалась, теперь для нее директор стал самым лучшим и интеллигентным человеком, ей люди нравились или не нравились сразу.
— Значит, мы знакомы? — сказал директор, протягивая руку Семену.
— Знакомы, — сказал Семен. Он был уверен, что видел этого человека, только не мог вспомнить, где и когда.
— Не мучайтесь, — сказал Осипов. — Помнишь, был пятилетний мальчик, который перехитрил всю вышгородскую полицию и убежал?
— Так это вы! Такой большой! — У директора увлажнились глаза. — Не представляете, как я рад, что вы такой, так выросли. — Директор разволновался.
— Это уже не от нас зависело. Все мальчишки вырастают, — сказал Осипов.
Семен вспомнил: это же тот высокий полицейский, который вывел его из школы, он совсем не изменился, только стал еще более худым, да под глазами залегли мешки.
— Жаль, нет вашего отца, — сказал директор, — Как нам хотелось, чтобы он приехал после войны и мы могли бы ему сказать: смотри, комиссар, сына мы твоего сохранили… С вашей матерью мы вместе росли. Тихомиров любил ее, — вдруг вспомнил директор. — Красивая была женщина ваша мать, — вздохнул директор.
Семен подумал: жил и не знал, что у него есть еще один близкий человек, этот директор.
Еще в Москве Наташка сказала Семену, что обязательно устроит в своей библиотеке читательскую конференцию, пригласит писателя, который написал книгу о партизанском движении, а сама расскажет о знакомстве с одним из героев книги.
За столом вспоминали близких, Марию Трофимовну.
— Напугана, — сказал Осипов. — Всю жизнь чего-нибудь боится.
— А вы боялись в войну? — спросила Наташка, найдя момент для перехода к своим вопросам. Она вынула тетрадочку и попросила разрешения записать его слова. Осипов и директор переглянулись.
Осипов стал рассказывать о явках, диверсиях. Говорил он громко, будто был не в маленькой комнате, а в зале. Он медленно, как диктуют условия задачи, повторял сказанное, чтобы Наташка успела записать. За столом сразу стало скучно.
— А вы боялись тогда? — снова спросила Наташка, потому что Осипов не ответил на ее вопрос.
— Да, боялись, — жестко сказал Осипов. Семен чувствовал: Осипова раздражали вопросы Наташки, ее деловитость, тетрадка, разложенная на столе среди закусок.
Наташка всегда была деловой. Еще в школе она прочла книжку о какой-то английской деятельнице и решила ей подражать. У нее даже был свой девиз, вначале дело, потом женщина. Дурацкий девиз, решил сейчас Семен. И чего они так боятся стать обыкновенными женщинами, думал он, слушая разговор Наташки с Осиповым.
— Но это был другой страх, страх за жизнь своих товарищей, а не только за свою собственную жизнь? — Наташке хотелось подогнать рассказ Осипова под уже придуманную схему.
— Когда вы переходите улицу, вы больше думаете о собственной жизни или о жизни своих товарищей? — спросил Осипов.
— Я как-то об этом не думаю, — сказала Наташка. — Я просто перехожу улицу.
— Вот именно, — сказал Осипов. — Нормальный человек не думает каждый день: жизнь, смерть, победа, поражение… Он живет и делает свое дело. Меня не страх тогда мучил, злоба переполняла.
— Ненависть, — поправила Наташка.
— Наверное, ненависть, — согласился Осипов. — О терминологии мы тогда не думали. Меня лично злоба переполняла. Раньше, до войны, я и на охоту никогда не ходил. А тут мне хотелось убивать. Я стал даже бояться: не сдержусь и начну пальбу среди бела дня.
— А надо было сдерживаться, — понимающе сказала Наташка.
— Не знаю, — сказал Осипов. — Наверное, не всегда надо было…
Вероятно, это был давний спор и неразрешимый, потому что директор сказал:
— Тем, в школе, мы ничем помочь не могли. Нас было пятеро, да еще десяток подпольщиков, а в гарнизоне больше батальона.
— А может, и могли, — не согласился Осипов. — Ну, погибли бы сами.
— Это определенно, — сказал директор. — Мы с лихвой выполнили свое дело, об этом все знают.
— Да, — согласился Осипов. — Буквально вырезали их перед концом, восемь ушли из всего гарнизона, я потом по спискам сверял.
Наташка написала слово «вырезали», подумала, зачеркнула и написала: «устроили засаду и уничтожили».
— А кем стали бывшие подпольщики? Расскажите об их дальнейшем жизненном пути, — попросила Наташка. — Вот и вы были большим человеком.
— Я всегда был человеком среднего роста, — сказал Осипов.
— Я это в переносном смысле, — поправилась Наташка.
— И в переносном тоже, — сказал Осипов.
Семен сам любил рассматривать книги про героев. Трактористы и заведующие избами-читальнями — молодые люди с широкими узлами галстуков, коротко остриженные женщины со значком «Ворошиловский стрелок» на лацканах жакетов, — и рядом фотографии, они же через двадцать лет: министры и генералы, знаменитые хирурги и управляющие санаториями.
Осипов перечислил должности и звания оставшихся в живых подпольщиков, и довольная Наташка пошла спать. Они остались за столом втроем.
— Послушай, — сказал Осипов. — А твоя жена вроде большая зануда. — Семен промолчал. Он любил Наташку такой, какой она была.
— Понятно, — сказал Осипов. — Вопрос решен и обсуждению не подлежит.
— Для меня, во всяком случае, он решен, — сказал Семен.
— Правильно, — сказал Осипов. — Жену в обиду давать не надо.
— Она еще не моя жена, но обижать ее при мне не будут.
— Как сам-то живешь? — спросил Осипов.
— Хорошо, — сказал Семен. — Все в норме. Ты, пожалуйста, не обижайся, но Мария Трофимовна говорила, что ходят слухи о твоей службе в полиции.
— Ну, это и без слухов всем известно.
— А еще: ведь из начальства подобру не отпускают!
— Так я уже год на пенсии. Обыватель всегда находит свое объяснение. Подпольщик, герой, начальник, а вдруг почти сам подметки подбивает. Значит, что-то не то, может быть, морально разложился? Нет, вроде все с той же женой живет. А может быть, в полиции что?
— Отсутствие информации всегда рождает слухи, — сказал директор.
— А плевать. Я полгода рыбу ловил наудочку, больше не выдержал. Сейчас над пенсионерами посмеиваются, а никто не думает, что мы же заведенные, мы уже не можем остановиться. Если остановимся — помрем. А подметки в нашем промкомбинате хорошие подбивают. Скажи?
— Правильно, — подтвердил директор. — Бытовое обслуживание населения улучшилось с приходом Осипова.
— И то дело.
— Сложна жизнь, — сказал директор. — Ты говоришь, обыватель! А я говорю — длинная память у людей. Недавно я решил проверить первоклассников, таскают ли в школу папиросы. И знаешь, что я услышал за спиною, когда у одного вывернул карманы? Полицай! А мальчишке семь лет. Внук моего давнишнего знакомого.
— Вывод какой? — сказал Осипов. — Не служи, прохвост, в полиции.
— Люди все помнят, — сказал директор. — А может быть, ты не сразу по заданию, а только потом одумался и понял?
