спутницей жизни. За пять лет брака его иллюзии рассеялись.
«Мы с тобой не созданы для семейной идиллии, Неля, – признался он сестре. – Смерть мамы наложила отпечаток на наши судьбы. Наше детство прошло без материнской ласки и ожесточило нас. Мы не способны любить… вот, что я понял! У меня были увлечения, но ни одно из них не переросло в настоящее чувство, ради которого люди соединяются навеки».
Из глаз Нелли градом катились слезы. Она была некрасива и достаточно умна, чтобы не делать ставку на внешность. Роман с научным сотрудником из отдела, который она возглавляла, окончился болезненным разрывом. Мужчина оказался бабником и любителем приложиться к бутылке. Нелли понадобился год, чтобы разобраться в нем. Она обманулась в лучших ожиданиях! Надежды обрести семейный очаг таяли, женская зрелость была на исходе, невостребованная, иссыхающая, словно забытое на дереве яблоко.
«Честно говоря, я не имею права обвинять Олега, – вздыхала она. – Я не любила его. Просто хотелось стать женой, как все мои сверстницы. Надоело быть старой девой. Думала, привычка постепенно превратится в нежную привязанность».
«Стерпится-слюбится?»
«Ну да. Живут же другие…»
«Не повторяй моей ошибки, сестричка, – говорил Леонтий. – Выходить замуж без страсти – гиблое дело».
«Какие страсти в нашем возрасте? Мне вот-вот сороковник стукнет…»
«Ты отлично выглядишь…»
«Не смеши меня!»
Она улыбалась сквозь слезы, мысленно проклиная свою все еще не преодоленную сексуальность. Неужели так и суждено ей перезреть, не вкусив самого сладкого из плодов жизни?
«Я послушался Глаши и теперь жалею, – заявил брат. – Мы с Эммой – совершенно чужие друг другу. Надо было не торопиться, искать ту единственную, которая дала бы мне счастье!»
Нелли хотела спросить, как у них обстоит дело с сексом, но постеснялась.
«Ты и так поздновато женился…»
«Папа в третий раз успел!»
Кровь бросилась ему в лицо при мысли о мачехе. Как отец посмел привести в дом такую молодую женщину? Стыд и позор…
«Интересно, они занимаются любовью?»
Нелли вспыхнула, отвела заплаканные глаза. Этот вопрос и ей не давал покоя. Отвратительные картины постельных сцен, где отец выступает в роли любовника Раисы, заставляли ее краснеть и чувствовать себя оплеванной, униженной. Как он может после мамы и Глаши? А как эту девицу угораздило спутаться с пожилым немощным человеком, которому впору о душе заботиться, а не предаваться телесным утехам?
«Даже представить противно!»
«Наверное, отец употребляет какую-нибудь виагру… – предположил Леонтий. – При его здоровье это опасно. Раиса загонит его в гроб».
«К этому она и стремится!»
«Не сомневаюсь…»
Сон, который он безуспешно вспоминал все утро, вдруг сам собой пришел ему в голову и развернулся в лицах и красках.
За ее спиной – крылья из блестящих перьев, на голове – венок из золотых цветов и листьев. Что-то в ее лучезарном облике смущает мальчика
Астра держала свое зеркало Алруну в запертом шкафчике, накрытым бархатной тканью. Каждый раз, доставая его, она испытывала непередаваемое волнение, любопытство и благоговение. Из золотистого тумана, обрамленного бронзовым багетом, на нее взирала дама, похожая на Астру и в то же время другая – более мудрая, невозмутимая и светлая, как зеркальная гладь «венецианской» амальгамы…
Зажженные свечи трепетали от едва заметного движения воздуха, уходили в зеркальную бесконечность, порождая причудливые образы, сотканные мириадами мыслей, витающих в ее воображении или в смутных коридорах будущего…
Прелестная женщина в венке из мандрагоровых цветов кивала Астре, улыбалась уголками губ, на ее щеках играл розовый румянец…
– С чего думаешь начинать? – спросил Матвей, разрушая очарование и волшебство момента.
– С Мандрагоровой Дамы…
– Не понял.
– С Афродиты! Помнишь мраморную статую на кассете?
Еще бы не помнить. По милости Астры он бессчетное количество раз видел этот пестрый калейдоскоп картинок, созданных безумцем. Они врезались в память, словно египетские иероглифы в каменные стены.
– Сумасшествие заразно, – сказал он. – Сколько можно повторять?
– У меня хороший иммунитет.
Он собрался было возразить, но вместо этого громко чихнул от свечного чада.
– Ну, ты и надымила! Твое баловство с огнем доведет до беды.
– Не каркай…
– Я только предупреждаю.
– Образы могут повторяться, – невпопад заявила она. – Это кирпичики, из которых складывается реальность. Можно их сложить так или этак, все зависит от каменщика.
– И кто же каменщик?
– В данном случае я, мое сознание. Оно вольно распорядиться «кирпичиками» по своему усмотрению.
Матвей молча наблюдал за колебаниями свечных язычков, которые отражались в зеркале. Ему на ум пришел усадебный дом в огнях, звуки музыки, льющиеся в прохладу ночи за окнами… Это пробудился граф Брюс, затосковал о петровских временах, о тенистых аллеях парка в подмосковных Глинках, о белоснежных
