Меньшиков почувствовал на себе взгляд и обернулся. Сбоку стояла стройная симпатичная девушка в спортивном костюме, жуя яблоко, с любопытством и бесцеремонностью рассматривая его.
— А вы кто ей будете? — задала вопрос девушка.
Меньшиков смутился. Действительно, кто? Сказать, что брат… От одной мысли ему стало неловко.
— Да так… знакомый.
— Просто знакомым тетя Нюра адресов не дает, — категорично и с иронией заметила девушка, осуждая то ли тетю Нюру, то ли Меньшикова. — Вот если бы вы были Зине другом… — Девушка кокетливо подбоченилась, пристально заглядывая ему в глаза.
— Само собой, — признался он.
— Вот это другое дело! — обрадованно воскликнула девушка. — Не мучьте его, тетя Нюра, скажите, где Зина. Все равно товарищ военный узнает… И зачем томить его напрасно до вечера? Ведь все равно он будет ее ждать. — Она посмотрела на Меньшикова, требуя подтверждения ее слов. Он кивнул.
— Ох и болтушка ты, Люська, — недовольно проворчала вахтерша. — Вечно встрянешь… И какое твое дело?
— Экая вы несознательная, тетя Нюра, — стала укорять ее девушка. — Уважаемый человек, военный летчик, обратился к вам, а вы… Может, они друзья детства, может… Да и мало ли что «может»… Скажите же ему, где искать Зину.
— Знамо где… — Тетя Нюра опустила глаза. — Все там же, на Госпитальном валу.
— И в том же доме?
Вахтерша кивнула.
— Вы знаете, где это? — обратилась девушка к Меньшикову.
— Нет. Но найду. Подскажите только номер дома, квартиру.
— Я вас провожу, — вызвалась девушка. — Мне как раз в ту сторону. Подождите, я переоденусь…
Дорогой Люся рассказала, что Зина и еще три девушки устроились в домоуправлении на подрядную работу и по выходным дням, а иногда и вечерами — теперь вот во время каникул — ремонтируют квартиры: белят, красят, обклеивают обоями.
— …Клаву и Асю я понимаю, — осуждающе говорила Люся, — у них родители бедные, живут в селе. А у Зины отец врач. Но, видите ли, она слишком гордая, чтобы просить у них помощи…
«Так вот откуда у Зины появились деньги, чтобы вернуть ему долг». Меньшиков запоздало ругал себя: не придал этому значения, считал, что деньги прислали родители, и не спросил, наладила ли она с ними отношения. Оказывается, не наладила…
Еще в детстве отец не раз говорил Меньшикову: «Если хочешь узнать человека, посмотри на его руки…» И когда он увидел Зину в комбинезоне и платочке, забрызганных мелом, ее руки, изъеденные известью, сердце его сжалось от жалости.
Зину его появление ошеломило. Она застыла с щеткой в руке как изваяние, не ответив на его «здравствуйте». Смущены были и подруги — вид у них был не для свидания.
Надо было как-то разрядить обстановку, и Меньшиков сказал весело:
— Бог в помощь, прекрасные амазонки! Ну-ка, ну-ка, проверим, что вы тут натворили. — Обвел потолок, стены внимательным взглядом. — А что, очень даже здорово. И кто у вас тут главный?
Ободренные его веселым голосом, девушки заулыбались и единодушно указали взглядом на Зину.
— Она не только главная, — осмелела одна девушка, — она у нас и самая прилежная, самая умелая.
— Вот именно такую я давно ищу невесту, — пошутил Меньшиков, и его шутку тут же подхватили. Девушки побросали кисти, щетки, обступили его и засыпали вопросами:
«А когда свадьба?», «Разрешается ли летчикам венчаться?», «Будет ли свадебное путешествие на самолете?»…
Так, по существу, он сделал Зине предложение. Свадьбу они сыграли через месяц. Правда, это скорее была вечеринка в ресторане с его друзьями и ее подругами, без родителей (старики Меньшикова приехать не могли, а Зинины не пожелали), без посаженых отца и матери, без крестных и вообще без всяких свадебных обрядов и церемоний.
А через полгода Меньшиков получил назначение к новому месту службы. И стала кочевать с ним любящая и любимая Зинуша по дальним и ближним гарнизонам, принеся ему в жертву свою учебу, свою мечту стать учительницей, свою судьбу. Любовь к мужу, а потом и к дочери одержала верх надо всем. И она ни разу не пожаловалась, не пожалела ни о чем, не упрекнула мужа за нелегкую кочевую жизнь. Она всегда понимала его, и ему всегда с ней было легко и просто…
Когда в зале вспыхнул свет и Петрухин поднялся, Меньшиков заметил, как пристально за ними наблюдает невысокий упитанный полковник со второго ряда. «Наверное, знакомый Петрухина», — подумал Меньшиков и сказал об этом Петрухину. Генерал повернул голову.
— Да, немного знакомы. Это тот самый зам по тылу, к которому завтра идти. Полковник Журавский.
На выходе из ложи Петрухина и Меньшикова поджидал Семен Яковлевич.
— Идемте, я познакомлю вас с главным режиссером и директором театра…
Весь антракт они провели за кулисами. Знакомились с руководителями театра, художником, гримером. Семен Яковлевич сумел даже представить им двух местных звезд, актрис Елену Дубосекову и Земфиру Муссинбаеву, исполнительниц ролей Дездемоны и жены Яго.
Обе были премаленькие, прехорошенькие, Елене — лет двадцать пять, Земфире — не более тридцати; и Меньшиков заметил, как Петрухин сразу весь подобрался, подтянулся, будто помолодел лет на десять. Он галантно раскланялся перед актрисами, поцеловал им ручки и продекламировал, подражая Отелло:
— «Она меня за муки полюбила, а я ее за состраданье к ним…» Недурственно, очень недурственно. Кое-где, правда, переигрывает мавр, чрезмерно басит. Не находите?
— Да-да, — согласилась Дездемона. — Ему уже говорили не раз, а он увлекается и забывает…
Актрисы сделали книксен и со словами: «Надеемся, еще увидимся» — убежали. Генерал и Меньшиков вернулись в ложу.
— Ну что, Федор Иванович, где наши двадцать пять? — усмехнулся Петрухин. — Хотя вам-то что… Это мне, старику, пятый десяток накручивает. Н-да, — вздохнул он. — А недурственны, чертовски, очень недурственны.
Меньшиков снова обнаружил, что полковник посматривал в их сторону.
Улизнуть Меньшикову перед концом спектакля не удалось. Петрухин просто не отпустил его, даже пожурил:
— Нехорошо, Федор Иванович, не по-джентльменски. Нас представили, познакомили, и не зайти не сказать спасибо — просто неприлично.
Семен Яковлевич повел их в репетиторскую. Там собрались почти все актеры. Задержались в своих уборных Дездемона и Отелло — грим смывали, — но, пока Петрухин и Меньшиков знакомились с остальными, подошли и они. Елена и Земфира на правах старых знакомых взяли шефство над военными, повели их к небогато накрытому столу: на тарелочках лежали бутерброды с колбасой и рядом стояли рюмки, наполненные водкой.
Главный режиссер произнес речь:
— Дорогие товарищи! Сегодня у нас счастливый день: мы снова в нашем родном городе, снова играем на нашей сцене. И это благодаря нашей доблестной Красной Армии, представители которой присутствуют у нас. Это одни из тех, кто освобождал наш город, кто гонит врага вспять. Так выпьем же за нашу Красную Армию, за скорую победу над врагом!
К генералу и Меньшикову потянулись руки с рюмками, зазвенело стекло. Репетиторская наполнилась веселыми, радостными голосами, смехом.
Петрухин и Меньшиков уходили из театра возвышенные, одухотворенные, забыв на время о войне, о вчерашних и завтрашних трудностях.
