следил за патроном… Будет и третий! – вспомнил он слова Грёзы. – Все правильно. Варвара, Полина и…»
Подозрения Лопаткина по поводу насильственной смерти Варвары Игнатьевны, похоже, не столь уж и беспочвенны. В свете сегодняшней стрельбы они приобретают иной смысл. Полина, если тщательно разобраться, тоже покинула этот мир не совсем естественным путем – будь ее подруга жива и здорова, Полину не хватил бы удар. А теперь еще и… Ирбелин? Раз преступник задумал следующее убийство, он не остановится. Грёза! Где она, что с ней?
Глинского охватила нервная дрожь, по коже побежали ледяные мурашки.
– Мне холодно, – заявил он милиционеру. – Пойду в дом. Надо что-нибудь выпить.
– Хорошо, – сразу согласился тот. – Наш сотрудник жильцов опрашивает. Вы с ними знакомы?
– Конечно. Я занимаюсь их расселением и похоронами. Две одинокие старушки скончались, а погребение сами знаете во что обходится. Наша фирма взяла расходы и организацию на себя. А что?
Оперативник не успел ответить. Подъехала машина со съемочной группой «Криминальной хроники», и он раздраженно сказал:
– Ну вот, телевизионщики нагрянули! Сейчас будут критиковать работу правоохранительных органов.
Не желая попасть еще и в объектив телекамеры, Григорий Иванович поспешил к парадному. Как там Грёза?
Первое, что бросилось ему в глаза в коридоре, – крышка гроба и дородная фигура сиделки. Женщина просияла, но, заметив состояние Глинского и его повязку, ойкнула, всплеснула руками и поспешила ему навстречу:
– Георгий Иванович, что это с вами? Это… вас чуть не убили?! Господи! Беда-то какая! От бандитов проклятых никакого спасу не стало! Вам в больницу надо…
– Сделайте мне горячего чаю, – попросил Глинский, не слушая ее причитаний. – И побыстрее.
– Да-да, конечно, идемте.
Она привела его к знакомым дверям, которые оказались открыты.
– К ней милиционер заходил, расспрашивал, – пробормотала сиделка, пропуская вперед раненого. – Грёза, девочка моя, с тобой все в порядке?
Грёза, ни жива ни мертва, белая как мел, сидела в кухне, забившись в угол. Ее глаза, красные и припухшие, болезненно блестели. При виде Глинского с перевязанным плечом она вздрогнула и медленно начала клониться вправо.
– Ох ты боже мой! – закудахтала сиделка, бросаясь к девушке. – У нее обморок. Дайте воды, или нет, лучше нашатырный спирт.
Пока она приводила Грёзу в чувство, Глинский, не обращая внимания на онемевшую руку, приготовил чай.
– Коньяка нет? – спросил он. – Или водки?
Сиделка пожала плечами.
– Вам алкоголь только повредит, – заметила она.
Глинский саркастически усмехнулся. После того как его чудом не застрелили, вред, который мог нанести ему алкоголь, казался ничтожным.
– Черт, я совсем забыл!
Глинский сходил к злополучному «Мерседесу», возле которого суетились криминалисты, и вернулся с пакетом сластей и бутылкой вина. Жизнь продолжается!
– Предлагаю отметить мое спасение, – мрачно пошутил он, выкладывая на стол шоколадные конфеты, пирожные, виноград и клубнику со сливками. – Надеюсь, вы не против?
Грёза немного порозовела, согласилась поесть. Ее ни о чем не спрашивали, просто угощали вином, виноградом и кусочками «наполеона».
«Потом поговорим, – решил Глинский. – Нам обоим надо подкрепиться».
Девушка не допила вино, отказалась от чая и, попросив извинения, встала из-за стола. Ей хотелось подумать. Визит милиционера, который задавал жуткие вопросы, и особенно ранение Жоржа привели ее в ужас. Неужели это все шахматы? Ей было не по себе от деревянного сундучка с фигурками, как ни в чем не бывало стоявшего на журнальном столике в гостиной.
Глинский и сиделка остались в кухне. Женщина, с наслаждением поглощая конфеты и пирожные, рассказала, как прошел день. Не очень-то весело.
В доме, которому не позднее чем через год предстояло стать клубом для избранных, царили уныние, скорбь и страх. Даже предпохоронная суета не могла разрядить эту угнетающую атмосферу. Катафалк еще днем привез из морга тело Варвары Игнатьевны, и сотрудники ритуального бюро установили гроб в квартире покойной для прощания. Распорядитель сначала пытался согласовывать ход процесса с Грёзой, как ему велел господин Глинский, но убедился в бесполезности сего действия. Девушка молча плакала и не понимала толком, чего от нее хотят. Сиделка осталась еще на сутки, чтобы присматривать за ней. Мертвые больше не нуждались в ее заботах, а вот девочка, как она горюет, бедняжка! Близкие родственники и те воспринимают смерть стариков спокойнее. Что поделаешь? Таковы законы бытия – все живое рождается, развивается, угасает и умирает.
Курочкины до вечера были на работе, поужинали и сели смотреть телевизор. Дети, предоставленные самим себе, разбрелись кто куда. У двери в квартиру Варвары стояла ужасная крышка от гроба. В квартире Полины после отъезда врачей и милиции все было разбросано, и сиделка, привыкшая к чистоте, навела кое-какой порядок.
Грёза затворилась в кухне, прилегла на угловой диванчик и застыла, уставившись в одну точку. Сиделке
