квартире одна. Род ее занятий давно требовал сменить жилье на более просторное, чтобы был большой холл, несколько комнат, отдельная спальня, но… жаль было расставаться с прошлым.
Анна Наумовна Левитина вздохнула, отряхнула с пальто и шляпки сырой снег и вошла в полутемный подъезд.
Аврора… Богиня утренней зари!
Когда усталая, тяжелая тьма ночи отступает, восточный край неба начинает медленно светлеть, пробуждаясь ото сна. Таинственное розовато-лиловое сияние возвещает о приходе ее, – Авроры, – юной и прекрасной, подобной цветущему миндалю на синем бархате небесной долины…
– У девочки должно быть нормальное имя, – говорил отец. – Над ней будут смеяться, начиная с детского садика! Почему бы не назвать ее Светой или Мариной?
Намерение супруги дать дочери имя Аврора, привело Евгения Николаевича Городецкого в ужас. Он работал старшим инженером на крупном оборонном предприятии и был твердым материалистом, начисто лишенным склонности к лирическим фантазиям. Романтическая и несколько рассеянная натура жены Леокадии выводила его из себя. Он был прагматиком до мозга костей, и «блуждающие в тумане иллюзий» взгляды супруги не на шутку его раздражали.
– Аврора! – возмущался он. – Ты только подумай, Лео! Это же девочка, а не крейсер Балтийского флота!
– Фу, Женя! При чем тут крейсер? Тебе нужно побольше читать. Аврора – это все равно, что Эос![8]
– Час от часу не легче! – вздыхал Евгений Николаевич и хватался за сердце. – Ладно! Называй, как хочешь. Дай мне таблетку!
Он был уже немолодым человеком, утомленным работой, жизненной суетой и нервотрепкой. Леокадия долго не могла родить, лечилась, ездила на курорты и в санатории, и, наконец, ее старания увенчались успехом. У Городецких появился ребенок, – прелестная девочка, пухленькая, румяная и голосистая, как колокольчик. По поводу ее имени и возникли разногласия между супругами. Услышав про Эос, Евгений Николаевич решил, что из двух зол лучше выбрать меньшее. Пусть уж будет Аврора! Мало ли, что еще взбредет в голову жене? Придумает Артемиду…[9] какую-нибудь или Венеру[10] В конце концов, дело не в имени, – было бы счастье!
Аврора Евгеньевна Городецкая выросла настоящей красавицей. В их старинной квартире на Васильевском острове было много зеркал, и она с удовольствием в них смотрелась. И стоило любоваться! Стройная, гибкая фигурка в сочетании с пышными рыжими волосами, нежной кожей и классическими чертами лица делали ее восхитительно прекрасной. Правда, особенно счастливой Аврора себя назвать не могла.
Когда ей едва исполнилось восемь лет, отец неожиданно ушел из семьи. Это казалось необъяснимым! Безупречный семьянин и любящий супруг, серьезный, основательный мужчина вдруг увлекся молоденькой продавщицей из универмага, в котором время от времени покупал себе разные мелочи. Кто бы мог подумать! «Безмозглая девчонка», «вертихвостка» свела его с ума! Он забыл приличия, забыл свой долг перед тещей, женой и дочерью, и… женился на Люсеньке, которая была очарована его сединами, солидной должностью, умом, элегантным внешним видом, а главное, тем восхищением, которое он ей демонстрировал. Так у Авроры появилась «вторая семья». Она ездила в гости к папе и тете Люсе, и постепенно ей это даже понравилось. Детей у Евгения Николаевича во втором браке не было, и Аврора оставалась его единственной, горячо любимой дочерью, которую он баловал, брал с собой в отпуск на морское побережье Крыма, которой дарил подарки, внимание и заботу. Тетя Люся тоже привязалась к девочке и полюбила ее, как родную.
Аврора окончила школу, и отец, используя свои связи, помог ей поступить на юридический факультет университета. В Санкт-Петербурге было множество высших учебных заведений, и девушка смогла выбрать одно из лучших. Евгений Николаевич сделал неплохую служебную карьеру. Оборонное предприятие, на котором он работал, перешло на коммерческую деятельность. Дела шли в гору, соответственно выросла и зарплата, так что господин Городецкий мог оплачивать учебу дочери в самом престижном ВУЗе.
Когда Аврора перешла на второй курс, скоропостижно умерла мама. Сердечный приступ застал ее на остановке троллейбуса, когда она собиралась ехать на работу. Леокадия Петровна возглавляла небольшое швейное производство по изготовлению летней женской одежды. Она не любила шитье, но еще больше она не любила сидеть дома и заниматься хозяйством. Ее мечтательная душа витала в туманных грезах, почти не соприкасаясь с суровой действительностью. Наверное, поэтому уход мужа подействовал на нее, как удар молнии, от которого она так и не оправилась. Авроре казалось, что мама никогда не понимала до конца, что произошло, – она так и не спустилась с небес на грешную землю. И смерть только перенесла ее с одних облаков на другие.
Конец ноября выдался холодным. Пронизывающий ветер носил по проспектам и площадям застывшего города снежную крупу. Шпили и купола терялись во мгле. С Финского залива несло запахом сосен, соли и рыхлого льда. Аврора дрожала, но не уходила, – только повернулась к ветру спиной. Земля на могилке мамы превратилась в камень, банка с засохшими бордовыми хризантемами перевернулась.
Аврора с трудом сдерживала слезы, ей казалось, что мама что-то хочет ей сказать. Наверное, обижается, что дочь редко приходит на кладбище. Вот и сегодня это произошло случайно.
– Я даже цветов не взяла, – с раскаянием думала девушка. – Прости, мама!
Снежная пыль заметала мраморные плиты памятников, ветер гнул небольшие голые деревца, звенел искусственными венками из крашеной жести. Этот жалкий, убогий пейзаж последнего маминого пристанища привел Аврору в отчаяние, и она зарыдала в голос, уже не сдерживаясь более и не обращая внимания на редких посетителей.
Елочка, посаженная в голове маминой могилки, подросла; она словно поседела от инея, стояла вся серебряная, как рождественское деревце.
Авроре захотелось навести порядок, – убрать старые цветы, перевернутую банку. Замерзшие руки не слушались, застывшая ручка кожаной сумочки не гнулась, носовой платок куда-то запропастился… Целую неделю Аврора собиралась прийти сюда, чтобы облегчить душу, поделиться с мамой наболевшим, тем, что тревожило, лишало покоя. Видно, напрасно она надеялась. На сердце легла еще большая тяжесть.
Девушка не помнила, как вышла из ворот кладбища, села в автобус, медленно оттаивая. Она редко давала волю своим чувствам. Теперь, без мамы, она начала остро ощущать свое одиночество. Папа с тетей Люсей не в счет, у них своя семья, свои интересы. На могилку Леокадии Петровны они не приходили со времени похорон. Скорее всего, это правильно. Живые должны думать о живых! В конце концов, мама сама так говорила, – она терпеть не могла траура, печали и всего, что связано со смертью.
