Тина прочитала его мысли по выражению глаз и лица, и ей стало смешно. Она могла бы поставить этого Бориса Ивановича в тупик обсуждением любого литературного жанра. И по роду деятельности и по своей огромной склонности к эстетике, в том числе и литературной, она прочитала и знала досконально всю русскую и зарубежную классику, поэзию, философию, одновременно прекрасно разбираясь в современных изданиях. В какую-то секунду она открыла рот и… остановила себя. Ей вдруг стало жалко этого человека, который под толстым слоем напускного смирения скрывал тяжело раненное болезненное самолюбие. Она могла бы его убить своими словами… но ведь это было совершенно ни к чему. Он медленно убивал себя сам, погребая под таким количеством пепла, что искра жизни уже едва теплилась.
Примерно то же самое чувство испытала и Валерия. Они бы очень удивились, если бы могли сравнить свои мысли и ощущения.
Борис Иванович встал и с важным видом направился к полке с книгами; выбрав там небольшую книжицу в темном переплете, он протянул ее Валерии.
– Вот. Очень рекомендую. Нужно начинать постигать вечное и духовное.
Валерия вежливо поблагодарила и прочитала название: «Жизнь после смерти». Ей вдруг захотелось сказать доктору, что она об этом знает гораздо больше, чем он может вообразить. Вместо этого она просто спрятала книгу в сумочку и бросила взгляд на Тину. Та его совершенно правильно поняла: нам тут больше делать нечего.
Едва они собрались уходить, как Валерия внезапно ощутила внутри себя странное и сильное напряжение, как будто у нее на уровне лица возник яркий горячий шар, и в то же мгновение огромное, сильное и всепроникающее облегчение смыло усталость, страх и боль последних дней упругими и легкими потоками, возникшими в теле и вокруг него…
Борис Иванович застыл на полуслове, вытаращив глаза и уставившись на окно с испуганным и растерянным выражением лица. В первую минуту ни Тина, ни Валерия не поняли, в чем дело. Смертельная бледность покрыла лицо доктора, он оцепенел и не мог оторвать взгляд от бордовой шторы в атласную полоску… Штора горела! Она занялась с краю, ало вспыхнувшим свечением, которое за пару секунд превратилось в обыкновенный огонь, вяло разгорающийся. Тем не менее пламя крепчало, пока все трое, потеряв дар речи и не в силах двинуться с места, наблюдали за этим жутким и необъяснимым зрелищем. По кабинету пополз едкий и темный дым: штора оказалась синтетической.
– Что это? – робким и дрожащим голосом спросил Борис Иванович, пытаясь встать со своего крутящегося кресла. Это у него не сразу получилось. С трудом выбравшись из-за стола, он кинулся к двери с истошным криком: «Пожар! Горим! Помогите!» – и, забыв о пациентках, размахивая руками и развевающимися полами халата, понесся по коридору. Это было уже выше его сил! Какое же тут смирение выдержит? Теперь его решили поджечь! И кто? Вполне с виду приличные женщины. Что им всем от него надо?
У Валерии подкосились ноги, и она опустилась на стоящую в углу кушетку. Перед ее глазами возник экстрасенс Игнат, носящийся по своей «лаборатории» с тряпкой и сбивающий пламя с развешанных повсюду пучков трав. Неужели?..
– Валерия! – Тина не позволила ей блуждать по задымленным коридорам своего ума. Нужно было что-то делать. – Давай сюда покрывало с кушетки! И лейку!
Она с трудом подобралась к окну, заставленному с одной стороны столом, а с другой – кадкой с китайской розой, и сильно дернула штору.
Дым, выползший из отрытой доктором двери кабинета, взбудоражил персонал и немногочисленных больных. Кто-то уже звонил, вызывая пожарных; уборщица с ведром воды торопливо бежала из процедурной, на ходу сообщая в открывающиеся двери о пожаре. Борису Ивановичу стало плохо, и его отхаживали две врачихи в кардиологическом отделении, в самом конце коридора.
Тем временем Тине удалось оборвать горящую штору. Они вылили на нее лейку воды и бросили сверху покрывало. Все еще тлеющий огонь окончательно погасила уборщица, опрокинув сверху полное ведро холодной воды. В кабинете противно пахло горелой тканью и паром, летали легкие черные хлопья, пачкая научные бумаги, разложенные на столе доктора.
– Ох-хо-хо… – вздохнула уборщица и перекрестилась. – Кажись, управились. Надоть Петровичу сказать, чтоб перезвонил в пожарку. А то они приедуть, заругаются. Ну, как где настоящий пожар? А они тут… Кто ж это занавеску поджег? – она посмотрела на Тину с Валерией и засмеялась. – Пойдемте ко мне, умоетесь, а то в саже все.
По дороге она все расспрашивала, как вышел пожар, и удивлялась.
– Борис Иванович мужчина серьезный, степенный. Не пьеть, и с папиросами не балуется. Таких сейчас днем с огнем не сыскать! А умный какой – страсть! Да и из себя пригожий. Вот бабы-то и бесются. Ну прямо проходу ему не дають! – она с сожалением вздохнула. – Только вот не везет ему почему-то в жизни. Жена его бросила… Что за баба дура? Такого мужика бросить! Видать, совсем полоумная. Сколько лет он с нею промучился! Хорошим людям всегда не везет. Был бы пьянчуга какой, лупил бы ее как сидорову козу-то, тогда, небось, поняла бы! А надысь еще одна скаженная баба скандал тут устроила, визжала на всю больницу! Ох, горе…
Видно было, что она жалеет Бориса Ивановича, и считает, что судьба к нему не справедлива.
– Как же все-таки вы огонь запалили? – любопытство не давало ей покоя. Происшествие вышло странное и где-то даже забавное, если бы не сердечный приступ у Бориса Ивановича. И то сказать, сколько переживаний на одного человека! То бабы дурные скандалють, то наука, как надо, не движется, то… Эх, хорошему человеку завсегда в жизни нелегко!
– Штора сама загорелась, – сказала, наконец, Тина.
– Как это сама? Что ты, милая, это ж не торф в лесу! И не бензин! Тряпка – она тряпка и есть! Отчего ж бы это ей самой загораться?
Тина пожала плечами. Ей и самой было непонятно, как все произошло. Они сидели, разговаривали. Никто не вставал с места. Никто не курил. Спичек не зажигали. Электроприборов не включали. Она сначала подумала, что у окна мог стоять работающий электрообогреватель, и по какой-то причине загореться, но когда удалось оборвать штору, ничего подобного не обнаружилось.
Уборщица помогла им привести себя в порядок. Тина чувствовала себя немного растерянной. А Валерия отчего-то расстроилась. То ли разговор так повлиял на нее, то ли эта зловредная штора… Она была очень бледная, и руки дрожали.
– Давайте, чайку попьем! – предложила сердобольная бабка.
