видеть не приходилось, но многие говорили об этом. Притом непременно шепотом и с большими от ужаса глазами. До сих пор мне казалось, что все это шутки, или глупые слухи, которых достаточно обо всех любили распускать в свете от скуки. И теперь у меня появился шанс услышать кое-что из первых уст.
– Когда ты подойдешь к воде, залюбуешься, то как бы откроешься для красоты, как цветок раскрывает свои лепестки на утреннем солнце. Но тут ночное светило – луна… И сильная душа, особенно если это душа мужчины, проникнет в самое твое сердце, и… тогда уж нет спасения.
– А что потом?
Разговор заинтересовал даже Александру, которую трудно было увлечь чем-либо.
– А потом… – кузина задумчиво смотрела в глубину освещенного луной сада, – приезжаешь на бал, например, и видишь молодого гусара или кавалергарда, и – все…
– Что все?..
– Какие вы непонятливые! Все – значит, все. Влюбляешься! Навеки. До самой смерти. А может быть, и дольше.
– Куда уж дольше? – не выдержала я.
– А ты не смейся, Полинушка. Вы, французы, в нашей русской жизни ровным счетом ничего не понимаете. Наша жизнь – это загадка. И не каждый ее отгадать сможет.
Александра заколола рассыпавшиеся по плечам волосы, и держа во рту шпильки, подбирала непослушные пряди, пытаясь привести прическу в порядок.
– Влюбляешься, это понятно.
– Что тебе понятно?! – кузина возмутилась. – Я тоже раньше думала, что мне все понятно. А когда с бабушкой начала беседовать вечерами, тут-то до меня и начало доходить, какие мы слепые котята.
– А бабушка на картах гадать умеет? Давайте ее попросим!
– Не… – кузина махнула рукой. – Не будет она. Я ее раз попросила погадать мне на жениха, так она отказалась, сказала, что я мала еще, и мне не о женихах надо думать, а учиться по-французски. Тогда к нам Марго и приехала.
– Что ж, так и не погадала тебе? – удивилась Александра.
– Не-а… Слу-ушай! Я тогда в тебя, Алекс, так влюблена была, мы с девчонками все тебя обожали… Ты тогда веер свой у нас забыла, так Софи его нашла, спрятала, и мы все его целовали по очереди и прижимали к груди. Это у нас такой ритуал был, вроде посвящения в женскую жизнь.
Александра расхохоталась.
– Веер мой целовали?
– Ну да! Знаешь, все эти институтские штучки? Мы тогда старшую воспитанницу обожали, Лидию. Ну, ты знаешь ее по Смольному. А потом, когда ты к нам в первый раз приехала, мы все обалдели просто. И решили, что теперь будем тебя обожать!
– Фи, что за выражения! – я, как воспитательница, не могла не возмутиться.
– Не будь занудой, Полин! – кузина так увлеклась своим рассказом, что теперь не нужно было вытягивать из нее каждое слово. Она так и сыпала ими. – И тогда я бабушке сказала, что ежели я еще мала, и она мне погадать не хочет, то пусть она погадает тебе. Какой у тебя жених будет? Ты такая красавица, что достойна настоящего принца. Или индийского раджи!
– Индийского раджи? – вся кровь отхлынула от лица Александры, когда она спросила об этом.
– Вот именно.
– Но, ради Бога, почему? Причем тут раджа?
– Знаешь, какие они красавцы? С черной бородкой и голубыми глазами!
Мне показалось, что Александра сейчас упадет в обморок, такая она внезапно сделалась бледная. Я подхватила ее за талию, и вовремя.
– Что с тобою? Тебе дурно?
– Голова закружилась. Пойдем отсюда, становится свежо. Я замерзла. – Она закашлялась.
– Я принесу тебе шаль! – кузина сорвалась с места и через минуту вернулась с любимой шалью барышни, бордово-красной, с кистями. – Закутайся, и постоим еще немножко! Какая чудесная ночь!
– А вдруг кто-нибудь твою душу приманит? – пошутила я.
– Я не боюсь. Во-первых, мы стоим на балконе, а не гуляем вокруг пруда, а во-вторых, бабушка научила меня оберегаться от этого. Но только это тайна. Вам нельзя.
Александра уже вполне пришла в себя и казалось, сама была удивлена неожиданным приступом дурноты. При ее пышных и крепких формах, отличному цвету лица и румянцу, она до странности была слаба здоровьем. Но внезапных обмороков у нее до сих пор не бывало.
Кузина же вовсю наслаждалась чудесным ночным воздухом, запахами цветущей липы, камыша и воды, доносящихся с пруда. Внизу мягко светились ночные звездочки цветов, резким ароматом перебивающие свежесть ночи. Прохладный ветерок ничуть не смущал ее. Несмотря на тощую и нескладную фигуру, она казалась чрезвычайно выносливой. Я не помню, чтобы у нее хоть раз был насморк или мигрень.
– Так что ж, ты закончишь про гаданье? – напомнила ей Александра. Видимо, этот разговор взволновал ее.
– Про гаданье? А! Бабушка согласилась и начала было… Карта легла вся красная, и бабуля сначала сказала, что это хорошо, что это к большой сильной любви, а потом… она вдруг рассердилась, смешала все, и велела нам уйти.
