В Третьем рейхе оценили «словесный реверанс» Сталина и поняли, что пришло время начинать предметный разговор. Тем более что очень обнадеживали кадровые перемены в Наркомате иностранных дел. 3 мая 1939 года Литвинова, который был сторонником продолжения переговоров СССР с Англией и Францией, сняли с поста наркома, а на его место назначили прогермански настроенного Молотова. После этого в ведомстве прошла чистка, в ходе которой всех «неправильно» сориентированных дипломатов сменили приверженцы возрождения «духа Рапалло». Третий рейх не скрывал своего удовлетворения этими изменениями, что явно прослеживалось в переписке Шуленбурга с министром иностранных дел Германии И. Риббентропом. Кроме того, о начавшемся крене в сторону Германии свидетельствовали и донесения немецкого посла в Турции Франца фон Папена: «Отставка Литвинова и замена его мало осведомленным в ведении международных дел Молотовым может означать только одно: отныне Сталин сам будет руководить внешней политикой». Политиков же других западных стран отставка Литвинова удивила. Хотя, если присмотреться повнимательнее к дипломатическим маневрам Кремля, она была вполне предсказуемой.
В течение июня-июля 1939 года отношения между СССР и Германией носили выжидательный характер, при этом в Третьем рейхе внимательно следили за ходом англо-франко-советских переговоров. А эти переговоры тем временем «пробуксовывали»: делегации Великобритании и Франции отказывались одновременно подписывать политические и военные соглашения, не желали убеждать правительство Польши в необходимости предоставления «коридора» для вхождения Красной Армии «в соприкосновение с агрессором», да и вообще — не проявляли стремления к достижению консенсуса. Поэтому было принято решение сделать 10-дневный перерыв — со 2 по 12 августа. Возобновить переговоры планировалось в присутствии военных делегаций.
Вот этой-то паузой и воспользовалась Германия. 2 августа Риббентроп пригласил к себе советского посла Астахова и целый час излагал ему свою точку зрения на советско-германские взаимоотношения. Он заявил, что основной предпосылкой для их нормализации должно стать обязательство не вмешиваться во внутренние дела другой стороны. Министр иностранных дел Германии изложил советскому послу программу немецкого правительства: во-первых, подписать новые торгово-кредитные договоры, во-вторых, наладить отношения по линии прессы, культурных связей, а также по созданию взаимного уважения. После этого можно перейти к третьему этапу — политическому сближению. «В остальном, — сказал Риббентроп, — мы считаем, что между нашими странами нет противоречий на протяжении всего пространства от Черного моря до Балтийского». 3 августа Шуленбург посетил Молотова и прямо заявил, что Германия не будет возражать против реализации интересов СССР в Прибалтике и Польше. При этом он подчеркнул, что если Советский Союз войдет в какие-либо соглашения с другими европейскими странами, то ситуация может измениться. Таким образом, руководство Третьего рейха однозначно дало понять Сталину, что оно в большей степени готово к переговорам, нежели Англия и Франция.
Предоставив советскому вождю возможность «переварить» эту информацию, Гитлер несколько позже уточнил свое предчожение: 10 августа Астахову заявили, что война Германии с Польшей неизбежна и начнется в самом скором времени, поэтому фюрер желает знать, какова будет позиция СССР. Еще через 2 дня советскому послу сообщили, что немцы готовы «непосредственно приступить к разговорам на тему территориально-политического порядка, чтобы развязать себе руки на случаи конфликта с Польшей, назревающего в усиленном темпе». При этом Третий рейх заявил об отказе как минимум от Прибалтики, Бессарабии и Восточной Польши.
Предложения немцев выглядели многообещающими, особенно на фоне тактики затягивания времени, применяемой Англией и Францией. Поэтому, сравнив перспективы достижения договоренностей в обоих случаях, Политбюро ЦК ВКП(б) приняло окончательное решение в пользу переговоров с Германией. Случилось это 11 августа 1939 года, то есть за день до возобновления переговоров с Англией и Францией, когда еще не было известно, с какими предложениями приехали в Москву их делегации. Сегодня этот факт нередко служит основанием для того, чтобы упрекнуть сталинское руководство в нежелании остановить агрессора и в неготовности создать антигитлеровскую коалицию.
Однако уже 12 августа советская делегация, пришедшая в зал переговоров, убедилась, что она не зря сомневалась в готовности англичан и французов достигнуть соглашения, — глава английской военной делегации адмирал Драке прибыл без письменного подтверждения собственных полномочий. Поэтому переговоры опять пришлось отложить — до получения этого самого подтверждения. А Третий рейх вновь сделал конкретные и заманчивые предложения: 13 августа советской стороне было заявлено, что для ускорения заключения советско-германских договоренностей Гитлер согласен на проведение переговоров в Москве и готов направить туда министра иностранных дел Риббентропа.
14 августа Астахов передал главе немецкого государства, что Сталин не возражает. На следующий день после встречи В. М. Молотова с фон Шуленбургом начались официальные переговоры Германии и СССР. Такое развитие событий было несомненным успехом советского посла. Парадоксально, но эта его победа оказалась пирровой: через несколько дней Астахова отозвали в Москву, после чего его следы теряются… Это означало лишь одно: Иосиф Виссарионович перенес дипломатические отношения с Третьим рейхом на свою территорию. В. Молотов от лица Сталина предложил заключить Пакт о ненападении и одновременно с ним подписать секретные протоколы, где особо оговорить деликатные вопросы. 16 августа Гитлер ответил согласием, а 20 августа направил соответствующую телеграмму Сталину с просьбой назвать дату подписания соглашения. На следующий день советский вождь определил день визита Риббентропа в Москву — 23 августа 1939 года.
В то время как советско-германские переговоры стремительно продвигались вперед, английская, французская и советская военные делегации опять не смогли достичь консенсуса — на сей раз по вопросу создания «коридора» для прохождения Красной Армии через территорию Польши, поскольку польское правительство 19 августа ответило категорическим отказом. Франция попыталась надавить на него — министр иностранных дел Боннэ вызвал к себе для беседы польского посла Лукашевича. Тот в это время отдыхал на море, поэтому явился недовольным и непреклонным — он самоуверенно заявил, что Польша сильна как никогда, в помощи СССР не нуждается и вполне готова самостоятельно дать отпор гитлеровцам, если дело дойдет до войны.
Пока Боннэ продолжал убеждать польское правительство и настаивать на положительном ответе, его английский коллега бездействовал — он попросту умыл руки. Только 22 августа министр иностранных дел Великобритании лорд Галифакс присоединился к Боннэ и вдвоем им наконец-то удалось добиться от министра иностранных дел Польши Бека согласия на создание «коридора». И 23 августа, всего за несколько часов до подписания советско-германского договора о ненападении, польская сторона заявила, что «сотрудничество между Польшей и СССР не исключается». Иными словами, именно 23 августа в англо- франко-советских переговорах наметилась позитивная динамика: Драке наконец-то получил письменные подтверждения своих полномочий, Польша перестала говорить категорическое «Нет!» в ответ на все предложения обсудить проблему прохода советских войск через свою территорию для соприкосновения с агрессором. Казалось бы, переговоры можно было продолжить…
Но было уже поздно: Риббентроп прилетел в Москву, и они с Молотовым быстро и деловито подписали Пакт о ненападении и секретные дополнительные протоколы к нему. Ворошилов, возглавлявший советскую делегацию на англо-франко-советских переговорах, получил записку от Молотова: «Клим, Коба сказал: „Сворачивай шарманку“». Это означало, что переговоры с Германией закончились подписанием договора, который устроил обе стороны. И этот договор вовсе не был результатом резкого поворота во внешней политике Советского Союза — он увенчал собою достаточно длительный период взаимного сближения, которое началось осенью 1938 года.
НСДАП. Партия рабочих и крестьян?
Когда-нибудь, впоследствии, потом, но даже в буквари поместят строчку, что сделанное скопом и гуртом расхлебывает каждый в одиночку.
