епископом Росским для связи с его шотландскими единомышленниками. Удалось перехватить и письма, адресованные Лесли, эту корреспонденцию Герли добыл с помощью шотландца Уильяма Бартлета. Между тем, когда тот же Бартлет был направлен епископом Джоном Лесли в Маршалси для связи с Байи, Герли предпочитал описывать встречи и беседы со своим коллегой по ремеслу так, как будто тот действительно был неприятельским лазутчиком. В частности, Герли сообщал с серьезным видом, что, по словам Бартлета, Томас Кобгем является «ближайшим и тайным другом епископа». Бартлет взял на себя задачу доставлять письма от Байи к Лесли и от посла к Байи, а потом и к Герли, облегчая тем самым работу «великомученика». Последний же, освещая в донесениях это вполне разумное «разделение труда», дополняет его описанием того, как он, чтобы произвести впечатление на Бартлета, потрясал своими цепями и как шотландец рыдал от сочувствия, а потом, изложив эту историю епископу, рассеял его сомнения в надежности «узника». Таким образом, нельзя принимать все в тайных донесениях Герли за чистую монету: что-то писалось явно не для Уильяма Сесила, а для тех, кому тот захочет показать эти донесения, будь то члены Тайного совета или будущие участники суда над Марией Стюарт и Норфолком, или сама королева.
Между прочим, эпизод с Бартлетом показывает, насколько прочной была сеть наблюдения за Байи, через которую не удавалось прорваться ни одному подлинному посланцу. 16 апреля такую попытку сделали Макинсон из свиты Лесли и служащий испанского посольства Мельхиор. Оба они были арестованы. Мельхиора выпустили через 10 дней, а Макинсон отсидел два месяца. Находясь в тюрьме, Макинсон, не первый поддавшийся чарам Герли, предложил его в качестве посредника для связи между Байи и епископом. Попытки Байи наладить связь помимо Герли сразу же окончились неудачей; до Лесли просто не дошло письмо, в котором фламандец предлагал новые пути для пересылки корреспонденции. Наконец, еще одно важное обстоятельство. По признанию Байи, он в переписке с епископом использовал шифр, переданный ему Герли. Иначе говоря, Герли и его хозяин могли делать любые нужные им добавления к этим письмам (техника, впоследствии широко использовавшаяся секретной службой лорда Берли). Остальные эпизоды «дела Байи», часть из которых уже известна читателю, - неосторожность Герли, которая раскрыла глаза Байи, трюк с «доктором Стори» - можно оставить в стороне, так как они, по- видимому, не могут помочь в решении интересующей нас загадки - истинной подоплеки «заговора Ридольфи». С этой целью придется оставить Байи и посмотреть, чем во время тюремного заключения фламандца занимался пославший его в Англию Роберто Ридольфи.
Проездом через Францию Ридольфи добрался до Рима. Папа Пий V, ярый ненавистник Елизаветы, благосклонно встретил своего «тайного нунция» и дал убедить себя в реальности планов вторжения. При этом оставался в тени тот факт, что оба предполагаемых главы восстания - шотландская королева и Норфолк - находились в заключении. К тому же Мария Стюарт была иностранкой и католичкой, которая могла и не найти достаточного числа приверженцев. Герцог же по своим личным качествам совсем не подходил для роли вождя, а как протестант вполне мог и отказаться от участия в выступлении католиков.
Сменив сомнительные верительные грамоты от этих лиц на не вызывающие никаких сомнений рекомендательные письма Пия V, Ридольфи покинул «вечный город» и в начале июля прибыл в Мадрид. К этому времени сведения о «заговоре Ридольфи» уже достигли иностранных столиц. Тем не менее Ридольфи не поостерегся направить Марии Стюарт и Норфолку письма, хотя было очевидно, что эти послания почти наверняка будут перехвачены английской разведкой. В письмах прямо ничего не говорилось о заговоре, но содержались туманные намеки. Одно то, что флорентиец отправлял письма, явно не несущие ничего, кроме вреда, их адресатам, способно породить сомнения в его истинных намерениях.
В Мадриде Ридольфи встретил теплый прием у Филиппа II, который даже не хотел прислушиваться к предостережениям испанского посла в Риме Хуано Сунига и герцога Альбы. Отметим кстати, что, когда флорентиец находился в Мадриде, мысль, не является ли он шпионом лорда Берли, пришла в голову Филлипу II и его советникам (за четыре столетия до историка Ф. Эдвардса). Но это подозрение было вскоре отброшено. Со своей стороны, Ридольфи, учитывая точку зрения Альбы - что для успеха заговора необходимо убийство Елизаветы, - составил план покушения, осуществление которого предполагал поручить офицеру испанской армии в Нидерландах маркизу Вителли. Поставим вопрос: поступил бы так британский агент, не будучи даже уверенным, что ему удастся известить лорда Берли об окончательном решении испанских властей по поводу этого плана? Иначе говоря, независимо от своих намерений этот разведчик мог оказаться организатором не мнимого, а действительного покушения на королеву. Стоит добавить, что Вителли вскоре посетил Англию и встретил любезный прием при дворе. Явных данных об участии этого офицера в заговоре, по-видимому, не существует.
Это не значит, однако, что планы Ридольфи были отвергнуты. Напротив, Филипп в конце концов санкционировал намерение организовать убийство Елизаветы. Когда Альба попросил снова прислать Ридольфи в Брюссель, Филипп не возражал, и 11 сентября флорентиец отправился в обратный путь. К этому времени он уже не мог не знать о полном раскрытии заговора. Новая встреча Альбы с Ридольфи в конце сентября лишь убедила герцога в справедливости его крайне низкой оценки и умственных данных итальянца, и возможностей заговорщиков. Как сообщал Альба, Ридольфи лишь повторял как попугай заученный урок и не мог ответить ни на один из дополнительных вопросов. Альба считал несомненным, что Норфолк даже не заводил речи о своих планах с друзьями, которые якобы ему преданы. Альба не стал скрывать своего презрительного отношения к итальянцу, и тот в ноябре уехал из Брюсселя в более благосклонный к нему Рим, где многократно объяснял, что причиной неудачи всего предприятия была враждебность испанского намест-ника в Нидерландах. Бесспорно, что позицию Альбы нельзя сбрасывать со счетов при решении загадки, какую представляет «заговор Ридольфи».
Возвращаясь на английскую почву, надо ясно представить себе положение, в котором находились главные участники заговора. Содержавшиеся под стражей Мария Стюарт и Норфолк, а также епископ Росский и испанский посол Деспес по крайней мере с марта 1571 года были фактически полностью изолированы друг от друга. Вся переписка между ними находилась под строгим контролем, и это было им отлично известно. Не менее очевидной была опасность, связанная с попыткой вести секретную корреспонденцию. Связь поддерживалась лишь при посредстве тех, кто имел доступ ко всем четырем лицам. Таких людей было очень немного. Заслуживают упоминания бывший секретарь герцога Норфолка Уильям Баркер (о нем ниже) и, главное, сам Роберто Ридольфи. Иными словами, каждый из главных участников заговора мог узнать о планах других трех только из того, что об этом сообщит ему Ридольфи (или Баркер)6. Поэтому, если Ридольфи по тем или иным соображениям излагал бы не то, что он услышал, а нечто совсем иное, все заговорщики неизбежно должны были стать жертвами ложной информации, которую они никак не могли проверить. Следовательно, в показаниях каждого заговорщика нужно четко различать две части: во-первых, то, что относится к его собственным действиям, а во-вторых, все, касающееся его сообщников. Первая часть показаний говорит о реальных фактах, известных участнику заговора, которые он мог либо утаивать, либо изображать в ложном свете. Что же касается второй части, то в ней речь идет лишь о сведениях из чужих (и, возможно, лживых) уст.
В своих показаниях каждый заговорщик старался преуменьшить свою роль, перекладывая главную ответственность на чужие плечи. Однако такой рисуется картина, пока мы исходим из предположения, что заговорщик - например, Джон Лесли - получал в основном правильную информацию о планах своих сообщников. Но из того, что мы уже узнали о Ридольфи, такое предположение кажется по меньшей мере не единственно возможным. Если же допустить, что все четверо главных заговорщиков получали ложную информацию, то картина разом меняется. В этом случае утверждение каждого из них о том, что он лично и не собирался просить об испанской интервенции для свержения Елизаветы, может означать большее: заговора вообще не было, а его мнимых организаторов лишь убедил в его существовании провокатор Ридольфи. Конечно, возможно, что истина лежала посредине: велись какие-то подозрительные разговоры, которые секретная служба лорда Берли превратила в форменную государственную измену.
Как же, однако, относиться к признаниям епископа Лесли, который вначале неохотно, а потом с такой торопливостью давал в Тауэре показания? После недолгого запирательства Лесли стал с большой готовностью сообщать все, что ему было известно о заговоре. А знал он об этом со слов Ридольфи. При этом Лесли настаивал, что он лично считал желательным лишь получить через посредство Ридольфи финансовую помощь от папы и других государей для борьбы с шотландскими противниками Марии Стюарт. Все же остальные планы исходили от других заговорщиков и стали известны ему через посредство того же
