серьезной документальной базы, сосуществуют с полным игнорированием — именно игнорированием, а не опровержением — достижений академической науки. Существующие источники объявляются лишенными всякой серьезной ценности одними историками и некритически используются другими. Шифрованные донесения, написанные симпатическими чернилами и проявленные адресатами, но выцветшие почти за 200 лет, остаются непрочитанными, хотя с помощью современной химии можно сделать снова различимыми невидимые буквы. К ряду важных архивных фондов, о существовании которых известно, так и не прикоснулась пока рука исследователя.
Имеется обширная литература, посвященная различным аспектам тайной войны: деятельности подпольных организаций, заговорам секретной дипломатии, попыткам увоза из тюрьмы королевы Марии- Антуанетты, а потом дофина. Взаимные, нередко фантастические обвинения, выдвигавшиеся в ходе острой борьбы внутри якобинского блока в 1794 г. руководителями его различных группировок, служат отправным пунктом для изобретения в некоторых новейших работах не менее сногсшибательных домыслов. Среди их авторов фактически нет никого, кто отвергал бы сумму безусловно установленных наукой данных и целиком использовал бы весь тот комплекс источников, которые содержат дезинформацию или являются попросту позднейшими фальшивками, сработанными как раз для обоснования таких «гипотез». Обычно каждый автор, защищая какой-либо «оригинальный» тезис, выбирает из этих как действительных, так и подложных источников лишь те, которые необходимы для подтверждения этого домысла, презрительно отвергая остальные материалы такого рода как «подделки», не заслуживающие доверия. Отсюда крайняя разноголосица между такого рода книгами.
Авторы трудов, излагающих «оригинальные» концепции, не могут не упоминать исследований, в которых подробно обоснованы те оценки деятелей революции, которые стали в значительной мере общепризнанными (работы А. Матьеза, Ж. Лефевра, А. Собуля и др.). Но это лишь формальная дань уважения. На деле. же они не считают себя обязанными уважать историческую правду. Напор такой литературы столь велик, что даже главный научный журнал по проблемам революции «Анналь историк де ла Революсьон франсез» спасовал перед ним и занял позицию стороннего наблюдателя. Он вынужден был заявить, что не видит свою задачу в том, чтобы занять позицию в отношении этих «необычных» концепций. Вдобавок книги, о которых идет речь, написаны в жанре исторической биографии или раскованного «беллетри-зированного» рассказа о ярких событиях прошлого. Авторы этих книг явно рассчитывают не на специалистов, а на широкую читательскую аудиторию и по этой причине (или под этим предлогом) не отягощают изложения точными ссылками, сносками на использованные источники и литературу. Вместе с тем для солидности может приводиться длинный список монографий и статей, изученных автором, а главноеархивов, в том числе местных и семейных, на которые он опирался в своих выводах. Все это было бы вполне уместным, если бы в данных книгах популяризировались результаты исследований, извлеченные из специальных изданий и дополненные для оживления читательского интереса какими-либо красочными деталями, не меняющими смысла описываемых событий. Но происходит как раз иное — по сути дела, в литературу вводится новая их интерпретация, и причем читатель оказывается лишенным возможности отличить, где автор пересказывает практически доступные только ему новые архивные материалы, а где излагает свои ничем не подкрепленные выдумки. Порой масса характерных деталей, явно извлеченных из первоисточников, никак не подкрепляет этих домыслов, а лишь придает им видимость обоснованности, фактической достоверности. Хотя в этой обширной литературе открыто не ставится цель пересмотра утвердившихся оценок событий и роли отдельных деятелей в революции, в действительности попытки ее реализации предпринимаются. В частности, речь идет, по существу, не только о личной чести, но и об исторической репутации ряда виднейших деятелей революции. Субъективная трактовка их позиции зачастую бросает тень на их планы и тем самым на их подлинные политические взгляды, придает сомнительный смысл тем или иным их действиям.
Все «необычные» концепции так или иначе увязаны с историей различных шпионских или диверсионных организаций, созданных иностранными правительствами и роялистами. Эти организации действовали, как правило, независимо друг от друга. Вдобавок самое существование некоторых из них документально почти не подкрепляется, в отношении других анализ источников допускает самые различные предположения. Так, независимыми (помимо уже известной читателю «Корреспонданс») организациями предстают «Парижское агентство» д'Антрега, сеть Шарлотты Аткинс-Кормье, разведывательные ячейки парижских отделений банкирских домов, организация барона Батца, сеть, руководимая лордом Элджином из Брюсселя, разведка шуанов, группа конституционных монархистов из Солера, перешедшая потом целиком на службу к шефу английской, шпионской службы в Швейцарии У. Уикхему, и др. Большинство их них пыталось заниматься не столько шпионажем в собственном смысле слова, сколько установлением связей с влиятельными политиками в Париже и провинции для свержения революционного правительства, организацией новых антиреспубликанских восстаний в различных районах страны.
Примером может служить деятельность одного из руководителей роялистского подполья в Париже — барона де Батца, которому приписывали план спровоцировать кровавые столкновения между различными группами якобинцев в Конвенте.
Этот выходец из Гаскони (носивший ту же фамилию, что и некогда д'Артаньян) до революции стал офицером, предъявив, возможно, подложные документы о дворянском происхождении. В начале революции Батц был депутатом Учредительного собрания, потом эмигрировал, но через некоторое время тайно вернулся во Францию. Он предоставил крупную сумму денег Людовику XVI и одновременно завел знакомство среди жирондистов. После падения монархии Батц бежал в Англию. Но вскоре он снова в Париже уже в роли разведчика эмигрантов, а возможно, и тайного агента английского правительства. Последнее дает возможность объяснить источник денежных ресурсов барона, который свободно ворочал миллионами, правда, считая на падающие в цене бумажные ассигнации. Впрочем, другим способом пополнения кассы было для Батца участие в различных денежных спекуляциях, поставках в армию, получение взяток за устройство подрядов и т.п. Батц облюбовал пустовавшее здание на окраине Парижа — «Эрмитаж де Шарон». Этот дом с его многочисленными потайными комнатами и темными закоулками, скрытыми дверями, с люками, подвалами, из которых целый лабиринт проходов вел в соседние глухие дворы, превратился в штаб-квартиру заговорщиков. Здесь получали из-за границы и отсылали туда шифрованные депеши, написанные невидимыми чернилами, давали инструкции роялистским шпионам, разрабатывались планы действий против революционной власти. Батц поручил организацию бегства королевы одному из своих сообщников — шевалье де Ружвилю. В заговор деньгами и обещаниями вовлекли нескольких членов Коммуны — городского управления Парижа, которым были подведомственны тюрьмы, сторожа и жандармы, охранявшие Тампль и Консьержери. Несколько раз попытки увезти королеву терпели крушение в самую последнюю минуту из-за различных случайностей.
В страхе перед грозящим разоблачением депутат Конвента Франсуа Шабо, до революции монах- капуцин, 14 ноября 1793 г. явился к Робеспьеру и сообщил ему о происках врагов республики. Шабо рассказал, что Батц и его агент Бенуа подкупили депутатов Делоне и Жюльена из Тулузы, замешанных в финансовых махинациях Ост-Индской компании, и передали 100 тыс. ливров Шабо для подкупа дантониста Фабр д'Эглантина (чего он, Шабо, не сделал). Батц, по словам Шабо, давал взятки также левым якобинцам, дабы те оговаривали депутатов, которых Батцу не удалось подкупить. Таким путем заговорщик намеревался дискредитировать и погубить республику.
Среди предполагаемых агентов Батца фигурировали некоторые вожди левых якобинцев, в первую очередь Жак Рене Эбер, издатель популярной среди парижских санкюлотов газеты «Пер Дюшен». Между тем максимум того, что удалось безусловно доказать, — это знакомство Эбера и некоторых его единомышленников с людьми, по всей вероятности, связанными с Батцем.
«Неуловимый» для полиции якобинского правительства барон оказался почти столь же неуловимым и для историков, пытавшихся осветить его деятельность (поскольку в любом случае легенда о «заговоре Батца» имела большое политическое значение в последнее полугодие, предшествовавшее перевороту 9 термидора). Выдвигалась даже гипотеза, что главой тайного роялистского подполья был не барон Жак Батц — член Учредительного собрания, финансовый спекулянт, а ирландец Джейм Райе, который именовался графом Батом (по имени известного английского курортного города).
Было бы одинаково неправильно пытаться истолковывать все действия Эбера исходя из предположения, что он был человеком Батца (как это делает М. Грей в книге «“Пер Дюшен” — роялистский
