углом зрения этой версии «пересмотреть» всю деятельность Дантона в годы революции. Большинство специалистов сочли в целом соображения Матьеза недоказанными. Эти историки с полным основанием решительно отвергли его попытку представить Дантона только взяточником и шпионом, игнорируя ту большую революционную роль, которую он сыграл в ряде важнейших событий тех грозовых лет. Факты, собранные Матьезом, не получили огласки в годы французской революции. Но подозрения возникали уже тогда против Дантона, как, впрочем, и против других политических деятелей. Едва ли не все они обвиняли друг друга в стремлении реставрировать монархию, и притом, как правило, конституционную монархию, будь то во главе с представителями Орлеанскою дома (младшей ветви Бурбонов) или с содержащимся в тюрьме малолетним дофином. Подобные обвинения бросались тогда, когда противнику, по существу, инкриминировалось стремление к личной диктатуре, которую должны были «прикрывать» не республиканские, а конституционно-монархические формы государственности. Отсюда видно, насколько реальной представлялась современникам перспектива монархической реставрации. Еще ранее, в начале декабря 1792 г., когда обсуждался вопрос о суде над королем, жирондист Дюне потребовал ввести смертную казнь для всякого, «кто предложит восстановить во Франции королей или королевскую власть под каким бы то ни было названием». Это была угроза Горе, которая будто бы стремилась возвести на трон герцога Филиппа Орлеанского.
После измены Дюмурье весной 1793 г. Дантона обвиняли в Конвенте в том, что он был сообщником генерала, связанного с жирондистами, которые строили планы реставрации монархии. В свою очередь, жирондисты повторяли свои обвинения в том, что монтаньяры якобы покровительствуют «орлеанистской фракции». Жирондист Бирото летом 1793 г. инкриминировал якобинцу Фабру д'Эглантину, тесно связанному с Дантоном, намерение предложить в иносказательных выражениях Комитету общественного спасения возвести на престол короля «как верное средство спасения республики». Дантон, в свою очередь, еще в речи 1 апреля 1793 г. предъявил жирондистам такое же обвинение. Сен-Жюст и Кутон обвиняли жирондистов в составлении плана «захватить Тампль и провозгласить королем Людовика XVII». Накануне и во время событий 31 мая — 2 июня 1793 г., приведших к свержению жирондистов, их лидеры заявляли, что монтаньяры получили деньги из Англии для подготовки своего выступления и последующего восстановления монархии. Обвинения в намерении способствовать реставрации постоянно фигурировали во время ожесточенной внутренней борьбы в якобинском блоке в период, предшествовавший 9 термидора. Через несколько месяцев после термидорианского переворота, 5 октября 1794 г., такой убежденный республиканец, как Камбон, утверждал, будто Робеспьер, Дантон и Паш еще 23 мая 1793 г. имели встречу с бароном Батцем в его доме, обсуждая возможность возвращения на трон Людовика XVII. Бывший секретарь Комитета общественной безопасности Сенар — свидетель, правда, ненадежный — уверял в своих «Мемуарах», что руководители монтаньяров рассматривали возможность создания военного правительства, главой которого намечали Филиппа Орлеанского, близкого к дантонистам, либо самого Дантона или Робеспьера, который, однако, отверг эти планы. Узнав об аресте депутатoв Конвента Шабо, Базира, Жюльена из Тулузы и Фабра д'Эглантина, эмигрантские круги рассматривали это как крушение роялистского заговора с целью освобождения дофина. Наиболее умные среди эмигрантов вполне верили обвинениям в намерении восстановить монархию, выдвигавшимся против руководителей различных якобинских группировок во время процессов над ними в Революционном трибунале. Менее чем через неделю после термидорианского переворота, 3 августа 1794 г., Малле дю Пан в письме к главе английской секретной службы в Бельгии лорду Элджину писал, что главари этого переворота — «сторонники Дантона, казненного за намерение провозгласить королем Людовика XVII». Английский дипломат и разведчик У. Майлс в апреле 1794 г., узнав о казни Дантона, писал: «Дантон в феврале 1793 г. стремился к установлению регентства».
Обвинение в скрытом роялизме, в стремлении учредить регентство при малолетнем Людовике XVII выдвигалось едва ли не против всех руководителей политических партии — его предъявляли жирондистам, эбертистам, дантонистам, потом Робеспьеру и его сторонникам. Оно повторяется как рефрен в речах общественного обвинителя Фукье-Тенвиля. Известный юрист и историк М. Гарсон считает, что поэтому ни в одном случае такое обвинение не заслуживает доверия. «Если бы, — писал он, — подобное обвинение выдвигалось лишь против Шометта и его приспешника Эбера, оно заслуживало бы самого детального рассмотрения. Но оно было использовано без особой убедительности против почти всех остальных». Этот аргумент, сам по себе весомый, все же не дает основания решить вопрос. Ведь не исключено, что постоянно выдвигавшееся обвинение могло оказаться справедливым в отдельных случаях. К тому же никому из тогдашних политиков не было предъявлено таких конкретных улик, как Эберу. Другой вопрос, было ли все же обвинение достаточно обоснованным.
Чтобы приблизиться к истине, надо в полной мере учитывать «человеческий фактор». Никто из революционных деятелей не имел революционного прошлого до взятия Бастилии. Они были, конечно, сторонниками идей Просвещения, но оно было революционным только в потенции, а его идеологи, как правило, возлагали свои надежды на просвещенного монарха, и те из них, кто дожил до 1789 г., за очень немногими исключениями, не приняли революцию. В начале революции будущие якобинцы были конституционными монархистами. Республика многим из них рисовалась аристократическим учреждением, образцом чего были Древний Рим, итальянские торговые республики, вроде Венеции, или шляхетская Речь Посполита. Жирондистам представлялось, что плебейские выступления губят свободу, ведут к «анархии», прокладывая тем самым путь к восстановлению абсолютизма или к личной диктатуре одного или нескольких честолюбивых демагогов типа древнеримских триумвиров. Позднее гибель собственной партии казалась и жирондистам, и дантонистам, и робеспьеристам равносильной гибели республики и свободы. Жирондисты в победе якобинцев видели не только угрозу собственности, но и покушение на основы нового гражданского общества. Для борьбы против якобинцев оправдан даже союз со вчерашними противниками — сторонниками восстановления монархии.
Хотя в годы революции огромные массы французов порвали с монархическими иллюзиями и подтвердили делом свою преданность республике, однако для определенной части народа монархические иллюзии отнюдь не ушли в прошлое, причем не только в Вандее и других департаментах, где контрреволюционное движение приняло широкий размах. Напомним, что позиции католической церкви оставались крепкими во многих районах Франции и ее влияние было полностью употреблено в пользу роялистов. Не забудем, что особенно важно, что роялистские настроения даже усилились среди значительной части буржуазии, считавшей восстановление монархии гарантией против «санкюлотских эксцессов». Вспомним, что в октябре 1795 г. значительная часть буржуазных кварталов Парижа выступила под роялистским знаменем против Конвента, что в 1797 г. роялисты, казалось, были близки к овладению властью парламентским путем. В 1793 г. не только Болото Конвента, но и три четверти жирондистов были роялистами.
Разногласия между конституционными и «чистыми» монархистами имели глубокие корни. Эмигранты и их единомышленники строили планы беспощадной расправы с «цареубийцами», восстановления сословного строя, абсолютизма, всех институтов феодально-абсолютистского режима. При этом многие из них не скупились на угрозы, вроде пожелания графа Утремона, чтобы повесили всех тех, кто остался в живых из членов Учредительного собрания. Другие считали, что лица, купившие имущество духовенства, должны быть расстреляны.
Тем самым эмигрантские круги толкали в ряды своих противников подавляющую часть собственнической Франции, не только политических вождей новой буржуазии, таких как бывшие якобинцы Баррас, Фрерон, Тальен, но и тех представителей старой денежной и торгово-промышленной буржуазии, от лица которых как раз выступало большинство членов Учредительного собрания и Болото в Конвенте.
По мере углубления революции в лагерь ее противников переходили различные фракции буржуазии, представленные на политической арене первоначально партиями фейянов и жирондистов. Хотя эти партии потерпели поражение в борьбе, включая вооруженную (в 1793 г.), и фактически сошли со сцены, их социальная база не исчезла и дала потенциальную опору противникам революционного правительства, дантонистам, формировавшемуся блоку будущих термидорианцев. Все же слои собственнической Франции, рассматривая вопрос о формах своей будущей власти, не могли не взвешивать вопроса о том, насколько реставрация монархии могла бы способствовать стабилизации их господства. Однако в любом случае для них была неприемлема такая реставрация, которая включала бы полное восстановление старого режима, возвращение дворянству и духовенству их земель и привилегий, отмену всех тех основ нового буржуазного
