или слухах, разносящихся по коридорам дворца.
Прошлой весной в водяном саду у наследника заместителя айчжи провинции Талиди был убит дальний родственник, в споре из-за старинного ружья, — так коридоры комплекса гудели от разговоров на эту тему несколько дней.
Но только не сегодня утром. Доброе утро, нанд' пайдхи, как вы себя чувствуете, нанд' пайдхи? Еще ягод? Чаю?
И только под конец Мони, обычно немногословный, сказал, опустив глаза:
— Мы очень рады, что вы в полном здравии, нанд' пайдхи.
Брен проглотил кусочек какого-то фрукта, удовлетворенный и умиротворенный.
— Вы слышали суматоху ночью?
— Нас разбудил охранник, — сказал Тайги. — Вот только тогда мы узнали, что что-то случилось.
— Так вы ничего не слышали?
— Нет, нанд' пайдхи.
А что ты себе вообразил — что в грозу, среди грома, в шуме проливного дождя и завывании ветра резкий треск пистолетных выстрелов как-то выделится? Тем более, что пистолет стрелял в помещении, а не снаружи… К утру фигура в дверях уже полностью представлялась сном, ночным кошмаром, в котором детали постепенно меняются и уменьшаются. Полное молчание слуг относительно ночного происшествия нервировало, даже заставило усомниться в собственной памяти… а заодно в том, что он правильно понимает атеви, даже самых близких знакомых.
И сейчас он обрадовался, услышав вполне разумное объяснение. Значит, звуки выстрелов просто не дошли до двора прислуги, расположенного ниже по склону, у древних стен. Наверное, гром все перекрыл. Наверное, когда разразилась гроза и убийца попытался проникнуть в дом, гремело очень сильно, — у него- то в ушах выстрелы эти отдались, как трубы Страшного суда, но это вовсе не значит, что весь остальной мир тоже находился в его комнате и все слышал.
Но Мони и Тайги хотя бы добросовестно беспокоятся; наверное, сбитые с толку его человеческим поведением (или своими представлениями о поведении людей), они просто не знают, что еще сказать, — так ему казалось. Выходит, когда сам окажешься в центре событий, собрать слухи не так просто. Когда дело коснулось жизни и смерти, любые сведения становятся важными и значительными; покажи, будто знаешь что-то, — и тут же заявится какой-нибудь чиновник и начнет задавать вопросы, потому-то никто из его окружения не хочет распускать слухи — точно так же он сам не хотел, чтобы какие-то рассуждения о нем исходили от слуг: окружающие могут ведь подумать, что слуги обладают какой-то информацией.
И сами Мони и Тайги вовсе не хотели еще раз услышать стук в свои двери и выдержать второй круг расспросов среди ночи. Вообще-то говоря, предательство и слуги — это классическое клише в пьесах атеви. И пусть в данном случае такое предположение просто смехотворно — но это вовсе не означает, что они не ощутят на себе бремени подозрений, не почувствуют страха (для Брена очень даже понятного страха) перед не высказанными напрямую обвинениями, которых не опровергнешь никакими свидетельствами.
— Я надеюсь, что все уже кончено, — сказал он им. — Мне очень жаль, надиин. Я верю, что больше полиция вас не станет беспокоить. Я знаю, что вы — честные люди.
— Мы глубоко ценим ваше мнение, — сказал Мони, и оба поклонились. Пожалуйста, будьте осторожны.
— Делом занимаются Банитчи и Чжейго.
— Это очень хорошо, — сказал Тайги и поставил перед ним омлет.
Итак, он доел завтрак и надел свое лучшее летнее пальто — с кожаным воротником и кожаной отделкой впереди.
— Пожалуйста, не задерживайтесь в коридорах, — сказал Тайги.
— Обещаю, — ответил он.
— А разве там нет охранников? — спросил Мони. — Давайте вызовем службу безопасности.
— Чтобы дойти до аудиенц-зала? — Они и вправду обеспокоены, теперь-то он понял — когда прорвалась плотина молчания. И почувствовал еще большую благодарность. — Заверяю вас, в этом нет никакой необходимости. Наверное, это был какой-то совершенный безумец, может, прятался где-нибудь в бочке. На властителя Муриду убийцы могли напасть средь бела дня в водяном саду но не на меня. Уверяю вас. Когда личная охрана айчжи так и роится вокруг совершенно невероятно. — Он взял свой ключ и сунул в карман брюк. — Просто следите за замками ближайшие несколько дней. Особенно со стороны сада.
— Да, нади, — отозвались они и поклонились снова — встревоженные, решил он, они ведь правда были встревожены, когда пришли, просто не афишировали своего настроения, у атеви такое не принято.
Это напомнило Брену, что ему тоже не следует проявлять своего беспокойства внешне. Он вышел за дверь с веселым видом…
И чуть не уткнулся прямо в черную униформу — с нахмуренным атевийским лицом высоко вверху.
— Нанд' пайдхи, я здесь для того, чтобы сопроводить вас в зал, сообщил офицер охраны.
— Вряд ли в этом есть необходимость, — сказал Брен.
Но сердце его замерло на несколько секунд. Этого человека он не знал в лицо. Да нет, профессиональный убийца не осмелится переодеться в такую униформу, это скажется на всей его последующей жизни, — и Брен пошел с офицером, дальше, в коридоры комплекса, мимо столика обычной местной охраны, в главную зону здания — вдоль заполненной людьми колоннады, где гулял свежий ветер, прохладный после ночного дождя.
Древняя кладка не один век впитывала в себя солнечный свет и тени. Крепостные стены Бу- чжавида, цитадели и правительственного комплекса, протянулись по высокому холму, выше расползшихся городских кварталов Шечидана и чуть в стороне от них — а внизу, под этими стенами, отели и гостиницы сейчас переполнены. Сегодня утром начинается происходящая раз в три года публичная аудиенция, она привела в город сотни провинциальных властителей, чиновников из городов, местечек и округов — они приехали на поездах, на подземных железных дорогах, но последнюю милю от отелей, окружающих кольцом древний Бу-чжавид, все пройдут пешком, все эти толпы с петициями в руках будут подниматься по террасам каменной церемониальной дороги, проходящей под укрепленными Вратами Обещания Справедливости и бегущей на последней прямой широкими, разделенными грядками цветов полосами к обновленным Девятистворчатым Дверям, — сплошной поток высоких, широкоплечих атеви с черной как ночь кожей и лоснящимися черными косами, некоторые в богатых пальто, окаймленных золотом и атласом, некоторые в простых крепких одеждах — но явно самых парадных, какие у них есть. Профессиональные политики окажутся здесь плечом к плечу с простым торговым людом, властители Ассоциаций — со взволнованными неопытными просителями, и все будут нести свои обвязанные разноцветными ленточками петиции, свернутые в трубку и запечатанные сургучом, а вместе с ними маленькие букетики цветов, которые они положат на столы в фойе, — старый обычай для теплого сезона.
Заполненный запахами цветов и недавнего дождя холл в конце открытой колоннады звенел от голосов — атеви встречали знакомых или занимали очередь к секретарям-регистраторам, на чьих столах, установленных в просторном нижнем вестибюле, вырастали груды документов и петиций.
Земной человек, пробивающийся через этот бурлящий хаос по своим дворцовым делам, был обыденным зрелищем для придворных — светлокожая небольшая фигурка, на добрую голову ниже толпящихся вокруг атеви, подчеркнуто консервативного вида, с простой косичкой без лент и в кожаном наряде — необычным был сопровождающий его полицейский, но никто на них не пялился, кроме деревенского люда и частных просителей.
— Гляди! — крикнул какой-то ребенок и показал на него пальцем.
Расстроенный родитель так шлепнул по оскорбительно вытянутой руке, что под сводчатыми потолками разнеслось звонкое эхо. Атеви оглянулись. И притворились, что не видят ни Брена, ни его охранника.
Не привлекая к себе неучтивых взоров, проходили через холл властители провинций в сопровождении собственных помощников и телохранителей, а также гвардейцев айчжи. Брен шел со своим полицейским сопровождающим, все в той же притворной невидимости, слегка обеспокоенный после
