Киран ничего не сказал. Сердце екнуло у него, и камень загодя отозвался болью. Он взглянул в глаза старого воина и понял, что тот повидал больше на своем веку, чем остальные. Скага вынул меч из ножен и протянул ему; он взял обнаженное лезвие в руки, стараясь скрыть боль, отразившуюся на его лице. И не смог. Он протянул оружие обратно, чтобы не обесчестить его, уронив, и Скага сурово принял его. В зале застыла мертвая тишина.
— Нас обманули, — медленно выговорил Скага, и глубокий его голос был печален. — Ты принес нам сладкие слова. Но ваши дары никогда не бывают без расплаты.
Послышались всхлипывания. То была Бранвин, которая вдруг вырвалась из объятий матери и выбежала из зала. И это причинило ему боль не меньше, чем железо.
— Я сказал вам правду, — промолвил Киран.
Ему никто не ответил.
— Король придет сюда, — продолжил Киран. — Я вам не враг.
— Мы слишком долго живем рядом со Старым лесом, — произнесла госпожа Мередифь. — Заклинаю, скажи мне правду. Жив ли мой господин?
— Клянусь тебе, госпожа, он дал мне кольцо со своей руки и был жив и здоров.
— А чем клянется ваш эльфийский люд?
У него не было ответа.
— Что будем делать с ним? — спросил Скага. — Госпожа? Железо удержит его. Но это будет жестоко.
Мередифь покачала головой.
— Возможно, он говорит правду. И в ней вся наша надежда, не так ли? Зачем нам лишние враги сейчас, когда своих достаточно. Пусть делает, что хочет, и лишь приставь к нему охрану.
Киран склонил голову, благодарный и за это. Он не взглянул ни на Скагу, ни на других, лишь посмотрел на госпожу Мередифь. Но более она ничего не сказала, и он тихо вышел из зала и поднялся наверх в предоставленную ему комнату, где, по крайней мере, он был избавлен от укоризны их глаз.
Спустилась тьма. Лампада не горела, и он знал, что из прислуги никто к нему не поднимется сегодня. Он закрыл за собой дверь и сквозь дымку слез уставился в окно. Ночь, обрамленная камнем, была светла.
Где-то, обманутая, рыдала Бранвин. Вся принесенная им радость растаяла. Теперь они готовились к смерти. Он закрыл глаза и вспомнил о своей семье, представив всю ту боль, что причинит им. Стыд и боль еще пронзительнее охватили его при мысли, что им предстоит узнать, кто они есть и потерять всю веру в себя.
Он сел во тьме на кровать, расшнуровал воротник и, вынув камень, сжал его в ладонях.
VIII. Пути Элда
— Арафель, — прошептал он, — помоги нам.
Но никто ему не ответил, а Киран и не надеялся. Видно, сомнения подкосили его. Он ощущал боль в сердце, боль во всех суставах, словно яд железа, к которому он прикасался, просочился внутрь. Возможно, это и отпугнуло Арафель; возможно, это ранило ее гораздо больше, чем он мог себе представить. Там, где когда-то раздавался ее шепот, теперь стояла тишина, и это напугало его.
В камне была власть. Она так обещала. Сорвать его, искать смерти в бою… он думал и об этом, заранее зная, что прежде чем смерть настигнет его, он увидит такое, чего увидеть никому не суждено. И это вдруг показалось ему хоть и отчаянным поступком, но малодушным — себялюбиво погибнуть без толку и унести с собой все упования Кер Велла. Власть выражалась в том, чтоб вывести их из того тупика, в который они попали по его вине — ах, если бы он только знал как.
И какой прок был в камне, если не считать связи с Элдом? «Возвращайся», — молила его Арафель.
И он решился, держа камень обеими руками. Он встал и соскользнул мыслью в зеленый волшебный мир… увидел серую дымку и вошел в нее.
Вокруг все было пусто. Он попробовал вспомнить путь, которым его вела Арафель. Ему казалось, что он лежит перед ним во мгле. Что-то говорило в его сердце ему об этом, и он послушался, хотя прежде никогда не доверял ему.
«Лиэслиа», — подумал он, призывая воспоминания этого сурового эльфа, но ничто не пришло к нему. Наверное, в том виновен был запах железа. Паника нахлынула на него, как потоки воды. Он развел руками туман и в испуге мигнул, ибо стоял на темном склоне холма за стенами Кер Велла.
Испуганно он снова нырнул в туман и побежал в нем, побежал изо всех сил, но очень скоро он и в самом деле заплутал, не зная, верный ли путь избрал с самого начала. Ему казалось, что он различает во мгле деревья, но они были корявы и уродливы, и мгла сгущалась.
И тени появились рядом с ним — они скакали с замедленностью сна. Он плохо различал их, но слышал треск сучьев, неторопливый и странный стук копыт. Олень промчался в тумане, но он был черен и вскоре скрылся во тьме. И черная птица пролетела мимо с недобрым взглядом. Увидев его, она вскрикнула и пронеслась дальше. Он пробежал еще, едва дыша, и временами, казалось, почва уходила из-под его ног, и он проваливался. Псы лаяли, повергая в ужас его плоть, и рана его начала саднить, все больше заполняясь болью. Затем послышался топот уже более тяжелого скакуна, и ветер принес звук рога.
Что-то, завывая, шмыгнуло мимо. Он метнулся в сторону и налетел на другую тень, заметив, как исказились облики деревьев. Дорога становилась все темнее и темнее, рифмуясь со смертной ночью, чего не могло быть в эльфийском лесу. Его охватил внезапный ужас, что он вообще перепутал направление, что он бежит и стремится к врагу, где никакой камень не сможет спасти его. Подул ветер, но не разогнал туман, а лишь заморозил его до костей.
— Арафель! — отчаянно закричал он, ни на что не надеясь. — Арафель!
И тень сгустилась перед ним. Он метнулся в сторону, но она поймала его, и камень потеплел у него на груди.
— Имена имеют свою силу, — промолвила она. — Но нужно трижды произнести их.
Он поймал ее руку и сжал ее, закрыв глаза, ибо мимо проносилась гурьба теней, и Охотница среди них. Вид ее был столь ужасен, что ему показалось, она навсегда оставит шрам в его памяти.
И холод оставил его. Он открыл глаза, и они уже выходили из тумана на солнечный свет, к зеленому лесу, к лугам с бледными цветами. Он без сил упал на траву, и Арафель опустилась рядом, спокойно выжидая, когда он отдышится.
— В тебе больше смелости, чем мудрости, — сказала она.
— Мне нужна твоя помощь, — промолвил он. — Ты нужна им.
— Им! — она вскочила на ноги, и голос ее задрожал от негодования. — Их войны это их войны. Ты же видел. Ты знаешь, что есть выбор. Ты вернулся по собственной воле. Разве ты не знаешь теперь, что нам сделали люди?
Он не мог найти доводов. И серая дымка окружила его, как настоящего эльфа в минуту печали, когда мир переставал устраивать их или они мир.
Ее гнев утих. Он по камню ощущал, как тот замирает. Она опустилась на колени рядом с ним и прикоснулась к его лицу, к его сердцу, все еще холодному от воспоминаний о псах.
— Это, — она дотронулась до камня, — и железо не переносят друг друга. Теперь ты это знаешь. Ты стал мудрее, чем был. А когда ты еще больше помудреешь, ты узнаешь, что у тебя нет с ними ни общей судьбы, ни мира.
— Я видел сон, — промолвил он, — и теперь я знаю, кем вы были. Я прошу твоей помощи. Арафель- Арафель-Арафель, я прошу тебя помочь Кер Веллу.
Лицо ее стало холодным и спокойным.
— Ты слишком мудр, — промолвила она. — Берегись таких заклинаний.
— Тогда возьми свой дар обратно, — ответил он. — В нем нет сердца.
— В нем наше сердце, — отрезала она и пошла прочь. Он встал и огляделся, посмотрел на зайцев, которые покойно восседали под белым деревом. В отчаянии он тряхнул головой и собрался выбросить камень, но это была его единственная надежда вернуться в собственную ночь. Он шел уже раз этой дорогой и снова двинулся по ней под серебряными деревьями, все дальше и дальше в туман, ибо он правильно выбрал путь, и страх его прошел. И он ни разу не оступился в самом густом и неестественном тумане. Деревья расступались перед ним, пока впереди не появилась его комната. Он различил ее. Черная обитель
