чтоб не упасть, это он — хранитель Кер Велла. А вокруг себя он видел камни и всполохи молний и клочья Ши, рассеянные черными ветрами.
Ши растаяла, и Киран ушел путем Ши; и даже за стенами Кер Велла не было спасения, иначе он укрыл бы здесь детей. И Бранвин слепо надеялась миновать лес — надеялась, ибо у нее не было другой надежды. Но Мев являлись видения.
«Твой брат ушел, — прошептал темный человек. — Исчез».
Донкад вздрогнул и повернулся к нему в пустынной тишине мрачного зала Дун-на- Хейвина. Войска окружали замок — его воины и пришедшие из других земель, слетевшиеся, как стервятники, на смерть короля, но среди них был и один орел.
— Что, умер? — прошептал он вслух и услышал ответ холодный, как лед.
«Вчера ночью, — прозвучал голос, мягкий, как паутина. — Бан Ши предвещала это. Киран из Кер Велла, уроженец Донна, муж Бранвин ушел».
Донкад опустился на аскетичный деревянный трон — его словно ударили молотом по сердцу. Слезы подступили к глазам, но и облегчение охватило его. «Умер… от ран, нанесенных Ан Бегом?»
«Умер… — голос стал еще тише. — Да, почти. По крайней мере, настолько же мертв, насколько может быть мертвым Ши».
Это был коварный удар. Донкад огляделся, но вокруг никого не было видно. «Так мертв он или нет, ты, дух?»
«Какая разница. В нем становилось все меньше и меньше человека. Теперь у него нет границ. В это самое мгновение он может быть здесь или являться по ночам к твоей постели. С легкостью он сможет приходить, куда угодно. Он будет по-прежнему защищать свой замок и своего сына всеми имеющимися у него средствами — а этих средств немало».
Дрожь охватила Донкада. Ему становилось все холоднее, словно тепло вытекало из него навсегда. Это была правда: у него был племянник — наследник через Меру, Эвальда и Бранвин, и все эти собравшиеся войска знали это. И ничего не стоило объявиться мятежнику, который поднимет всех именем мальчика, чтобы они могли воспитать его как им угодно, когда он окажется в их властолюбивых руках.
«И это первая опасность», — подумал он — хотя кто знает, ему принадлежала эта мысль или темному человеку, который так слился с ним теперь, что уже невозможно было отличить одного от другого. «Мальчик Келли. Наследник Лаоклана, сын моего брата и родня Дру. В Кер Велле, рядом с Ши».
— Это безумие, — сказал Леннон. Его светло-голубые глаза были затуманены элем, когда Донал нашел его рядом с кухней — слишком много любимых он потерял, к тому же и небо все больше темнело.
— Не говори никому ни звука, — промолвил Донал. — Лишь помоги мне в спокойствии удержать народ. Ступай к людям. Узнай, сколько из них находится здесь, и сколько из них могут ехать верхом, хоть как- нибудь. И скольких придется везти.
— Да, — ответил арфист, у которого был дар держать в памяти многие вещи и цифры.
— На юг, — повторил Шон, когда Донал пришел к нему в конюшню. — О боги. С повозками?
— Лучше в руки Ши, чем на милость Донкада, — ответил Донал. — В этом я могу поклясться. Не болтай ни о чем. Разошли своих мальчиков за хуторянами. Пусть все соберутся к закату. И скажи им, чтоб были осторожны.
И наконец он приказал Ковану, который ухаживал за Илерой Кирана, упрямо и верно как всегда по утрам:
— Всех лошадей, Кован. Всех до единой. Мы не оставим ни одной разбойникам Ан Бега. Всех привести в замок. И быков для повозок.
— Да, — задумчиво поджав губы, ответил Кован. Не отрываясь от своего дела, он подозвал мальчика и дал ему указания.
Так шла подготовка. А слухи все ползли: «Враг близок. Граница прорвана. От этого вся эта беготня».
Донал не опровергал этих слухов. Они были ему на руку. Он появлялся тут и там с встревоженно хмурым видом, и уже не заботился о том, кто что подумает.
— Это правда? — спросила его мать. — Северу грозит опасность?
И тогда он решил довериться еще одной душе.
— Возможно. Мама, мы уходим на юг. И очень скоро. На то есть веские причины. Хотя пока я не могу о них сказать. И если Барка отбросили назад, тем скорее должны мы уходить: ради спасения наших жизней мы должны идти и укрыться у господина Дру, пока все не закончится. Ты знаешь крестьянок, на которых можно положиться. Назови мне их имена — тех, кто может повлиять на остальных.
Она сомкнула губы, нахмурилась и назвала.
Кузница работала вовсю — ковалось железо, чинились колеса. Леннон мелькал тут и там, как рыба во встревоженных водах, навещая беженцев, исполняя песенки, чтобы отвлечь от невзгод, интересуясь здоровьем того старика и этой старухи или возрастом какого-нибудь младенца. Шон и Кован привели лошадей — негодующих кобылиц и жеребят, старых меринов, привыкших к вольной жизни и теперь демонстрирующих свой характер, и наконец быков, которые тяжело двигались мимо укрытий и даже свернули один навес под вой и возмущенные крики старух.
Донал переходил от места к месту, занимая пажей и крестьянских юношей заточкой оружия, а старым воинам поручая более тонкое дело по ремонту конской упряжи, принесенной со складов. Он старался быть на людях как можно больше: и если не вмешивался детально во все подробности, то хотя бы хвалил то, что делали опытные люди. И все большему количеству людей он доверял свою тайну, беря с них, где надо, клятву, чтоб они молчали.
Но даже молчание порождало слухи. «Слишком тихо», — начинали звучать голоса. «Почему молчат те, кому все известно?» Он слышал и другие шепотки, смысл которых не мог разобрать, и это вселяло в него беспокойство. А всякий раз как он оказывался на стене, он не мог удержаться, чтобы не посмотреть на север, уповая на то, что увидит каких-либо всадников — может, Барка и Ризи с Роаном, возвращающихся домой; но на самом деле он опасался увидеть крупное конное войско — Кер Дав и Брадхит, которые могли возникнуть на горизонте. И по-прежнему их окружало все то же плотное кольцо туч: «нам придется миновать его, если мы едем на юг, придется погрузиться в эту мглу».
И от этих промозглых мыслей он механически повторял себе: «Господин Киран знал бы, что нам делать».
И голова его кружилась, и тогда он вспоминал, почему они все это делали, и что Кирана не было в замке и скорее всего не будет уже никогда, что ничто не вернется к тому, как было, и их больше не ждут ни лето, ни осень, ни зима, ни весна никогда-никогда-никогда.
«О боги», — тогда восклицал он, и сердце его сжимало свинцовой болью, и его охватывало непреодолимое желание подняться в зал хотя бы для того, чтобы убедиться, что их не постигло какое- нибудь новое несчастье. «Никто не знает, как заботиться о них», — думал он о Мев и Келли, вспоминая, что те обладают волшебным даром и способны на все в своем отчаянии. «Я знаю. Я могу. О боги. Мурна, моя госпожа, не отпускайте их никуда».
Но ему хватало своих забот. Пора было считать лошадей, Леннон принес ему сведения о количестве людей.
— Объясни мне, — попросил он Леннона, растерявшись от изобилия цифр; и они уселись на корточках у лестницы, мешая пройти всем и каждому, и Леннон принялся писать цифры на земле, подробно объясняя их смысл.
— Самые крепкие должны получить хороших лошадей, — сказал Донал. — И поедут они впереди. И загружать их не надо — нельзя утомлять ни лошадей, ни этих людей, ибо это наша защита.
— Хорошо, — откликнулся Леннон, — но как мы поступим с теми, кто останется без лошадей?
Доналу нечего было ответить. И Леннон покинул его, ничего более не сказав. Не поднимаясь со ступеней, Донал обхватил руками раскалывающуюся от боли голову, но тут же вспомнил, что за ним следят люди, и заставил себя подняться.
Пала мгла — наступили резкие сумерки. Зарокотал гром. Донал поднял голову и взглянул на стену туч, громоздящуюся над ними. Темная полоса, оторвавшись от нее, протянулась к северу. Еще одна метелка на чистом лоскутке неба. Дрожь пробежала по его спине.
