– Только на Востоке или на Западе тоже?
Итавви облизал губы.
– Я думаю, везде.
– Без организации, без плана борьбы с голодом.
– Начаты новые ирригационные работы. Река, которая снабжает водой Новую Надежду, под угрозой. Они расширяют…
– Без лицензии?
– Без лицензии, леди. ИТАК протестует, но мы ничего не можем сделать. Они борются друг с другом, дерутся за землю и воду, – он вытер пот со лба. – Бывает, что двое или трое фермеров объединяются вместе. Они торгуют, эти фермеры.
– Торгуют?
– Между собой. Оборудованием, ази. Переводят их с места на место.
– Ты уверен?
– Так утверждает полиция. На некоторых фермах больше ази, чем мы туда посылали.
Раен взглянула на тянущиеся вдаль камеры.
– Оружие? – спросила она.
– У фермеров оно всегда было.
Она медленно пошла вперед, разглядывая маленькие каморки. Потолок словно придавливал к полу, все было серое и черное, а лампы горели белым светом. Никаких цветов, лишь одетые в серое люди.
– Почему они изолированы? – спросила вдруг она. – Для безопасности?
– Каждого обучают по-своему. Случайные контакты могли бы затруднить процесс специализации.
– Они попадают сюда в возрасте шести лет? Камеры самых молодых чем-то отличаются?
Бета молчал. Потом пожал плечами.
– Покажи мне, – распорядилась Раен.
Итавви повел ее по коридору, под ними появлялись все новые камеры. Весь комплекс, казалось, не имеет конца. Она не видела никаких стен, никаких границ, только центр, где собирались помосты – огромную бетонную темноту в свете прожекторов.
– Они когда-нибудь покидают это место? – спросила Раен, когда они шли над каморками, провожаемые редкими взглядами снизу. – Разве им не нужна зарядка?
– У них есть такая возможность, – ответил Бета. – Тренировки по очереди.
– А фабрики? Они работают на фабриках?
– Те, которые обучены этому, – возможно, Итавви почувствовал ее раздражение, потому что поспешно добавил: – Шесть часов на фабрике, два часа гимнастики, два гипнозанятий. Мы делаем все возможное в данных обстоятельствах, леди.
– А что с детьми?
– Ази опекают их.
– Попеременно? Шесть часов, потом два гимнастики?
– Да, леди.
Они продолжали шагать по помосту.
– Но вы уже не посылаете их на фермы? С каждой неделей у вас их все больше, и вы не можете их переместить.
– Мы делаем все возможное, леди.
Они дошли до середины, до лифта. Итавви открыл своей картой дверь, и они вошли внутрь. Там он нажал семерку, и кабина с резким рывком помчалась вверх. На седьмом уровне вышли, лязг замков и скрежет засовов эхом разносился в пустоте.
В остальном было тихо.
Все эти уровни, как начинала понимать Раен, были одинаковы: бесконечные ряды каморок, этаж за этажом. Семь над землей, пять под ней. И тишина. Огромное пространство, все эти люди в камерах – и ни одного голоса.
Итавви провел их по помосту наружу, и Раен взглянула вниз. Здесь находились дети, шести-семилетние дети. Обращенные вверх лица выражали легкий интерес, ничего больше. Никаких игр, никаких развлечений. Они сидели или лежали на матрацах – одинаковые серые комбинезоны, одинаково стриженные головы и серьезные лица. В этом возрасте невозможно было даже различить пол.
Никто не смеялся, никто не плакал.
– Боже, – прошептала она, сжимая поручень. Итавви остановился. Раен вдруг захотелось выйти; она оглянулась: Джим стоял у поручней и смотрел вниз. Нужно увести его из этого места. И побыстрее.
– На этом уровне есть выход? – спросила она идеально спокойным тоном. Итавви указал направление, и Раен медленно пошла за ним. Джим шел следом.
– Какова средняя цена контракта? – спросила она.
