этом имени.
Драга хотела того, что Ивешку вообще не интересовало. Ивешку же интересовал лишь собственный путь, который она должна наконец-то обрести в этой жизни. Главным образом она хотела того, что принадлежало ей. Она припомнила, разумеется, она никогда и не забывала об этом, что хотела Сашу. Саша должен был только подчиняться приказаниям, он должен присоединиться к ней и перестать думать, что он знает все на свете.
Вероятно, где-то вдали послышался гром, услышав который, волки насторожили уши, хотя она так ничего и не смогла расслышать. Глядя на их поведение, она подумала: «Это Кави. Он хочет, чтобы Саша проник сюда и все привел в замешательство. Кави пользуется всяким, кто только хоть раз прислушается к нему».
Она хотела, чтобы все, что ее окружало, принадлежало ей, все, что только попадало ей на глаза, все, что она любила. Она хотела удержать все это в одном месте, чтобы ничто и никогда вновь не причинило ей боль утраты. Вот чего она хотела сейчас.
И она не потерпит никакой глупости, ни от Саши, ни от Петра. Они будут делать только то, что она скажет им, она же будет заботиться о них, и они будут счастливы.
А что касается Кави, который угрожал всему, что было дорого ей…
Гнев переполнял ее, он быстро разбегался сотнями лап и смотрел через сотни глаз, просто гнев, без всяких границ и без угрызений совести. Драга смотрела на нее в этот момент с чувством удовлетворения и страха, она не хотела от нее поступков, которые были не нужны самой Ивешке, но Драга надеялась, что в конце концов ей удастся заставить ее выделить из всего окружения то, что имело преимущественное значение для нее самой. Драга хотела подчинить ее себе, заставить услышать и понять собственную мать, но теперь ее голос был всего лишь составной частью общего шума, он больше не мог привлечь ни ее внимания, ни получить ее согласия, ни повлиять на ее намерения и цели, у которых теперь было множество ног и множество направлений.
Она сама хотела поступков от Драги, теперь уже в своих собственных интересах, и Драга должна была все исполнить: Драга не один раз пыталась сбежать, но она в сущности являлась всего лишь одним из фрагментов в веере ее желаний, фрагментом, никак не большим, чем окружавшие ее волки, может быть лишь более конкретным, чем остальные, и, возможно, способным верно выдерживать направление. Иначе совпадения отдельных фрагментов происходящего были бы лишь простой случайностью, не давая нужного результата. В присутствии же Драги все происходило вполне согласованно. Поэтому она лишь сказала:
— Продолжай.
Она была уверена, что Драга знает, что делать, потому что теперь она и Драга пришли к согласию по поводу главного, а остальное ее абсолютно не интересовало.
26
Дождь моросил сквозь полог леса и в тусклом свете пасмурного дня поблескивал на зеленых листьях: так подкрадывалось сквозь заросли деревьев мрачное и сырое утро, без единого радостного проблеска солнечных лучей. Саша шел пешком, потому что Хозяюшка была очень испуганной и уставшей, зато Малыш отдыхал среди узлов, которые тащила на себе лошадь: маленький черный шар с грустными настороженными глазами. В таком виде Малыш весил очень мало, а Хозяюшке нравилось его присутствие: она знала, что дворовик всегда находится около конюшни, поэтому лошади, находящиеся вне своего постоянного места, остаются без присмотра, а этот сторож всегда остается с ней, расчесывает ей гриву и греет спину.
Саша очень хорошо знал все это, читая ее мысли, и периодически хватаясь за ее гриву, чтобы удержать равновесие, потому что было не просто управлять сразу двумя своими и четырьмя ее ногами, не говоря уже о том, что она тратила массу времени на раздумья о том, что находила под ногами и вокруг себя, о том, что ее ноги болели, а живот был абсолютно пуст, если, разумеется, не считать яблоки и немного зерна: все, что она съела некоторое время назад. Хозяюшка была очень несчастна и обеспокоена, пробираясь сквозь эту густую чащу, где под любым кустом могло спрятаться что угодно.
Саша тоже был обеспокоен их положением, но совсем по другим причинам, и поэтому не старался подолгу прислушиваться к переживаниям лошади, потому что очень опасался совсем других вещей, которые, сколько бы она ни старалась, никак не смогла бы заметить.
Пожалуй, что только Малыш мог бы их распознать. И поэтому, когда он неожиданно зарычал и поднял голову, только что лежавшую на лапах, Саша тут же пожелал, чтобы лошадь остановилась и тихонько постояла.
Он поднял руку, чтобы успокоить Малыша.
Но тот зашипел, подскочил и ощетинился, и прежде, чем Саша смог погладить его по спине, Малыш лязгнул зубами и растворился в прозрачном воздухе.
Нельзя сказать, что Малыш никогда не шипел на него раньше, он шипел всегда и на всех своих друзей, но он никогда не делал этого с такой злостью.
И никогда не пытался укусить. Господи!
— Малыш? — позвал его Саша, испуганный сейчас гораздо больше, чем в тот момент, когда спасал свою руку. — Малыш, что случилось?
Как будто, подумал он, все выглядело так, что Малыш должен был рычать именно на него, как будто Малыш неожиданно не смог узнать его или не смог узнать в нем своего друга.
Теперь Саша не мог и припомнить, о чем он только что думал и не сделал ли он чего-нибудь такого, что могло обидеть Малыша.
Или тому не понравилось что-то в происходящем: возможно, что какой-то сашин проступок Малыш так и не смог простить, например, тот факт, что Саша оставил Петра.
Господи, нет, он не должен думать об этом, не должен, ради Петра, ради себя, ради Ивешки.
— Пошли, — сказал он. — Хозяюшка, держись, девочка, нам надо продолжать путь.
Но лошадь так устала, так устала, что заставлять ее идти дальше было просто нечестно. Она с большим удовольствием осталась бы стоять здесь и отдыхать, пока они подзывали Малыша. Она не видела никакой опасности вокруг и хотела получить яблоко. Где оно?
