успокоить глубоко сидевшие в нем беспокойные воспоминания о тех знакомых грязных улочках, где он вырос и едва не погиб, и, особенно, о лицах его старых друзей.
Господи, дай ему силы.
Он сдержал Волка, неожиданно осознав, что его мысли повернулись в каком-то дурацком направлении, и что он уже некоторое, хотя и небольшое время, едет по этой дороге в полном забытьи, а самое тревожное было в том, что с какого-то момента он перестал видеть Малыша, обычно бегущего впереди него. Когда же Петр оглянулся, чтобы отыскать дворовика, вполне справедливо предполагая, что либо у того лопнуло терпенье, либо он решил не переходить границы своих владений, то увидел, что старая дорога, достаточно свободная впереди него, сзади же представляла сплошной лабиринт из серых облупившихся стволов и листьев, принадлежащих молодым саженцам.
— Малыш? — позвал он, но лес ответил ему такой мертвой тишиной, за исключением, может быть, сопения и фырканья Волка, что, казалось, было вообще трудно разговаривать. — Малыш, черт тебя возьми, где ты?
— Только вниз по дороге, и тут же назад, — бормотала Ивешка. Она не переставая мерила шагами помещение бани, вытирая пот со своего лица. Ее рука подрагивала, Саша отчетливо видел это. Ивешка изменила направление и сказала, взглянув на северную стену бани: — Ну по крайней сейчас-то он должен бы повернуть назад, как тебе кажется?
— Должно быть. — Саша присел на колени, чтобы подбросить в огонь дрова. Его нос пощипывало от запаха трав, а глаза слезились. — Но ведь он отправился верхом первый раз за столько лет. Не беспокойся. Скорее всего, он сделает всего круг или два…
— Ах, Боже мой, что ты говоришь, Саша!
— Не беспокойся о нем, ведь с ним отправился Малыш.
— Но мы до сих пор не знаем, где он, — коротко бросила Ивешка. — Мы не знаем ничего. — Пройдя вдоль стен почти половину пути, она вдруг остановилась, прикрыв рукой глаза, пытаясь, видимо, из всех сил представить себе, что может делаться в лесу, и Саша почувствовал это по движениям ее спины. Так продолжалось до тех пор, пока, как показалось, ее желания, словно эхо, не начали отражаться от стен бани…
Но ничего не раздавалось в ответ.
— Не стоит, — сказал он, — не стоит мучить себя сомнениями, Ивешка, попробуй думать только о баннике.
— Ни один банник не знает того, что происходит именно сейчас, ведь все они живут в завтрашнем дне, а колдуны все время стараются изменить его. И вполне вероятно, что мы успели уже что-то изменить даже своим приходом сюда. Нам следует отправляться прямо вдоль по той дороге, Саша, вот где нам следует быть! Мы должны увидеть, где он и что происходит там, если не хотим, чтобы еще и здесь что-то случилось!
Саша в очередной раз потер нос и провел рукой по лбу.
— Но ведь тогда с таким же успехом мы можем принести беду прямо туда, к нему. Мы же не знаем, что пытаемся делать.
Ивешка с ожесточением покачала головой, и в отблесках огня ее светлые волосы и лишь слегка освещенное лицо смешались в его затуманенном взоре.
— Но этот банник и не намерен ничего показывать нам: ведь если бы он собирался, то показал бы прямо сейчас!
— Но может быть, мы все-таки задали неверный вопрос, — сказал Саша и, закрыв глаза попытался отыскать верный, но все, что приходило ему в голову, были лишь обрывки воспоминаний Ууламетса, хороводом кружившиеся в его воображении, картины на берега реки, туманное утро, Ивешка, исчезающая в этом тумане, как призрак, среди призрачных деревьев…
Что это: прошлые воспоминания или все-таки предсказания? Боже мой, неужели Ууламетс мог предвидеть, что Ивешка утонет, но сам так и не знал, что видел это?
— Это ловушка, — сказала Ивешка, — папа всегда так относился к любым пророчествам.
— Не обижай его, Ивешка!
Она обхватила себя руками, взглянула вверх на стропила, чуть подергивая головой.
— У меня очень плохие предчувствия. Я не доверяю этому месту. И то, что я чувствую, не нравится мне. Мне не нравится то, что доносится до меня из леса…
Ветер ворвался сквозь распахнувшуюся дверь, раздул огонь, поднял золу и мелкие угли и бросил все это на них…
Дверь со стуком закрылась, затем открылась еще раз-другой.
Саша встал и огляделся вокруг. Их тени подрагивали на балках и на деревянных стенах бани.
— Банник! — закричал он. — Скажи нам!
Казалось, что все могло быть равновероятным. Он почувствовал неожиданное удушье, словно все следующие один за другим пожелания всех колдунов, которые хоть когда-то появлялись в этом месте, парили и кружились вокруг них, втягивая в этот водоворот другие, более старые, большей частью слабые желания, если они не могли устоять против сильных новых, и эти прикосновения заставляли старые желания вновь оживать, получать новое движение, и превращать его в поток событий…
Сплошной поток листьев, где каждый лист чуть трется о соседний…
Их движения становятся все более и более сильными, так что весь рисунок напоминает постоянно меняющийся круговорот, изменяющийся вместе с переменами в движении листьев, которые бешено вертятся среди водяных пузырей, образующих небольшой водоворот, который растет и растет на глазах…
— Банник! — прошептал он, желая из всех сил получить на этот раз правдивые ответы, чувствуя, что эти бурлящие потоки будут мчаться вокруг него, пока не сокрушат в окружающем мире все, что еще было
