— Я был для нее всегда почти пустым местом, ты знаешь это. Она никогда не допускала мысли, что я могу что-то понять. Может быть, она до сих пор считает, что все обычные люди просто-напросто дураки.
— Но она знала, что мы отправимся вслед за ней, на ее поиски. Она знала, что ты предпримешь это.
— И это означает, что любовь состоит в том, что она знает, что я круглый дурак?
— Петр, клянусь тебе, что я не знаю, права она или нет. Но я уверен, что бы она ни делала, у нее всегда есть для этого какая-то причина. Она уверена, что поступает абсолютно правильно…
— Но что за причина? Что заставило ее бросить все и отправиться в то самое, единственное в мире место, где она никогда не должна была бы появляться? И призраки, и водяной… да упаси Господь ей иметь с ним дело! Ей не следует тревожить Черневога! Но почему она, черт возьми, не развернет лодку и не отправится нам навстречу, если уж так уверена, что я последую за ней?
— Потому что не хочет, чтобы мы оказались в беде. Я не считаю, что она поступила разумно, отправившись в одиночку на лодке, но я не знаю, как она сумела бы уговорить меня отправиться с ней, а тебя при этом оставить дома. Ты знаешь, что бы вышло из этого. — Другими словами, это означало, что Ивешка считала его абсолютно беспомощным. Поэтому он попытался как-то сгладить это. — Ты же знаешь, что она не любит меня.
Петр глубоко вздохнул и расслабился, делая выдох. Затем задумчиво произнес, пристально глядя на реку:
— Как ты относишься к мысли попытаться управлять ее сердцем?
Петр очень часто умудрялся думать каким-то лишь одному ему понятным образом, углубляясь в такие стороны, о которых даже трудно было подумать.
— Скорее всего, этого просто не удастся сделать, — ответил Саша. — Но ведь ты очень многое дал ей, Петр, ты даже не можешь представить, как много. Ты же знаешь, что колдуны очень одиноки, а ты даешь ей возможность думать еще о ком-то, кроме себя самой. Помнишь, еще Ууламетс говорил, что она больше всего нуждается именно в этом.
— Ууламетс. — Петр произнес это имя так, словно почувствовал во рту горький привкус. Его лицо помрачнело и стало более напряженным. Однако он воздержался от разговоров о старике, которого, разумеется, ненавидел, и, как оказалось, скорее сделал это из-за Саши. Он частенько ругал его за ошибки Ивешки, но никогда не делал это по собственной инициативе. Бог знает, что заставило Петра быть более спокойным и выдержанным сегодняшней ночью. Саша уже хотел остановиться, почувствовав допущенную в разговоре ошибку, но ему казалось, что следовало что-то сказать, и поэтому он добавил:
— Петр, не думай что она слишком слаба. Она просто не любит пользоваться своими возможностями. Я даже думаю, что все, с чем она сталкивается, создает для нее огромные трудности, мало понятные для других. Но она столько сильна, что ее очень трудно научить чему-либо. Ведь даже ее собственный отец частенько боялся ее.
— Хорошо, хорошо. Так значит, нам нечего беспокоиться о ней? И нечего думать ни о какой помощи? Нам не следовало покидать дом? И может быть, мы должны вернуться туда, сесть сложа руки и ждать?
— Петр, но ведь ты знаешь какова настоящая правда: она до смерти боится за тебя. Да, она подвластна своему сердцу и знает, что по первому же его зову и она и я отправимся вслед за тобой. Вот почему она и не просила меня идти вслед за ней, а хотела, чтобы мы приглядывали друг за другом. Она не может общаться с людьми, она не может нормально общаться даже со мной, потому что все время опасается чего-то. Иногда мне кажется… — Здесь он глубоко вздохнул. Эта была мысль, которую он никогда бы не отважился произнести вслух, но теперь рискнул высказать Петру: -… Я думаю, может быть, она боится вновь вернуться к прошлому.
Петр все это время смотрел не отрываясь прямо на него, весь превратившись в слух.
— Боится вновь стать призраком?
— Скорее она боится вновь вернуться к тому состоянию, когда она не в силах противостоять своим необузданным желаниям.
— Но мне кажется, что она всегда может остановиться. Да она уже остановилась. Она могла убить меня, но не сделала этого.
— В случае с тобой — да. Она остановилась, потому что ты был первым человеком, который заставил ее задуматься о ком-то еще. Но если бы она не вернулась к жизни и при этом оставалась бы с тобой каждый день, то, по совести говоря, я не уверен, чем бы все это кончилось. Я не уверен, что кто-то может обладать столь сильной волей, чтобы удержаться от самолюбивых желаний, если даже и хорошо знает о том, что они наносят кому-то непоправимый вред. И поэтому иногда, особенно в тех случаях, когда ты сделал что-то по- настоящему ужасное, после этого твои желанья уже не могут работать должным образом. — Он задумался о своем собственном доме, и вновь увидел в своем воображении вырывающийся из всех окон огонь и вновь услышал крики и стоны. — Я, например, могу вызвать огонь с гораздо большим успехом, чем загасить его. И поэтому когда она думает о том, как бы ей воспользоваться своим волшебством, то наверняка, я уверен, не хочет, чтобы рядом с ней были те, кого она любит.
Петр продолжал мрачно смотреть в костер, а затем сделал очередной глоток из кувшина. Глоток был изрядным. После этого он заткнул кувшин и сказал:
— Ну, хорошо. Теперь я знаю, что должен делать. Это очень простое дело, приятель. Оно не требует никакого волшебства, ничего в этом роде. Мне надо только добраться до Черневога. Ведь у леших поначалу была очень здравая мысль. Помнишь, еще старый Мисай собирался разорвать его на куски. Я должен бы помочь ему. — Саша же в этот момент подумал о том, что желания Черневога могли предупредить это еще заранее. Но он оставил эту еще не оформившуюся мысль при себе. Сегодня он и так слишком много наговорил Петру и до сих пор не был уверен, что тот правильно понял его и о волшебстве, и о русалках. Разумеется, он мог бы заставить его проникнуться этим, но тогда это нарушало бы ранее данное обещание не принуждать его своей волей, а кроме того, сашино желанье на этот счет могло заблудиться или спутаться с чьим-то чужим, и тогда Петр мог бы оказаться под влиянием их врагов, принимая все быстрее и быстрее необдуманные решения…
Саша даже вздрогнул от такого предположения. Рядом с ним, по другую сторону костра, Петр устраивался на ночлег, заворачиваясь в одеяла. Саше ничего не оставалось, как и самому прилечь, натянув одеяло до подбородка. Он уставился в темное небо и прислушался к движениям Волка, который был неподалеку от них.
