поплатиться за своеволие, ибо ее главные помощницы – Доля и Недоля, прядущие вместе с ней судьбы людские, – вплетут кому-то в жизнь добрые, а кому-то злые нити.
Перенос на Мокошь черт древнегреческой Афродиты, скандинавской Фрейи, финикийской Астарты или вавилонской Иштар, олицетворяющих плотскую любовь, красоту и плодородие, не представляется ни натяжкой, ни чем-то произвольным, ибо отображает в мифологии разных народов важнейшую роль женского начала, его привлекательность, притягательность, креативность. И плюс к тому все эти богини выступают подательницами и носительницами как жизни, так и смерти.
В восточнославянской мифологии Мокошь наделена изрядными чародейными силами, и некоторые фольклористы предполагают, что, со временем утратив свое приоритетное место в иерархии языческих божеств, она перевоплотилась в Бабу-ягу.
Победа Перуна над Велесом не была полным триумфом громовержца, так как если они схлестнулись из- за Мокоши, верховному восточнославянскому божеству так и не удалось отбить ее у соперника, что показывает: возможности этого властелина были не беспредельны и, в чем-то торжествуя и добиваясь преимущества, в другом он был вынужден уступать таким менее сильным, но более изворотливым противникам, как, например, «скотий бог» Велес.
Деревянный идол Велеса был не менее распространен у восточных славян, чем истукан в честь Перуна, но, как именно выглядел, что собой представлял, сейчас неизвестно. Ставился он, как правило, в низинах или на ровных местах.
По преданию, на земле Велес изредка показывался в образе того или иного животного (есть, например, сведения о змеевидном обличье, которое он любил принимать), а его небесные чертоги (владения) – «звериные» созвездия – Большая и Малая Медведицы и другие.
Как следует из мифов, Велес претерпевает довольно сложные метаморфозы, по-видимому параллельные динамике общественного развития восточных славян: сначала он – божество, которое как бы стоит над лешими, и в его ведении находится все лесное зверье; затем Велес «востребован» как покровитель скота; позднее – как бог богатства и золотого тельца. Наиболее контрастные его трансформации – это образ «чахнущего над златом» заядлого женолюба и похитителя молодых красавиц Кощея Бессмертного и уже христианская ипостась святого Власия, к которому апеллируют, прося защиты от сглаза, порчи и падежа домашних животных.
Видный отечественный историк и археолог XX века академик Борис Александрович Рыбаков пришел к выводу, что в Велеса вселялся дух убитого медведя. Поскольку косолапый считался у восточных славян священным зверем, убить его означало навлечь на себя и сородичей беду. Поэтому, умертвив медведя, русы непременно просили у него прощения и, дабы задобрить, спешили принести искупительную жертву. В то же время, в отличие от почитающих корову индусов, которым древняя религия строго запрещает есть говядину, русичи в исключительных случаях отваживались отведать кусочек-другой медвежатины, причем делали это не для утоления голода, а в ритуальных целях, надеясь таким образом перенять силу могучего зверя. Кроме того, с медведем были связаны представления о быстром и чудесном излечении: съевший его сердце будто бы избавлялся от любых хворей и недугов, а с помощью окуривания медвежьей шерстью изгоняли лихорадку, снимали стресс; отвар из медвежатины, как верили, исцелял от болезней сердца; медвежье сало предохраняло от обморожений, ревматизма, радикулита, прострелов, а намазанное на лоб, укрепляло память. Коготь и шерсть животного оберегали от сглаза и порчи.
Несмотря на то что мяса в медвежьей туше было много – хватило бы накормить не одну семью, ее, так больше и не тронув, предавали земле, совершая погребальный обряд со всеми положенными почестями.
Иногда русы позволяли себе не съесть заветный кусок медвежатины, а отрезать у мертвого зверя голову или лапу, так как, по поверьям, они обладали магическим свойством оберегать домашний скот от болезней и защищать его от хищников. Со временем, правда, такой обычай был искоренен, потому что желание обрести спасительный талисман в нарушение всех заклятий оборачивалось повальным истреблением медведей. Тогда вместо настоящих голов и лап пошли в ход искусственные, выделанные из дерева или бронзы. Их называли «скотьим богом» и помещали в хлеву или на столбе загона с домашними животными.
Истинное имя зверя – бер – вслух не произносили, прибегая к иносказательным обозначениям: медведь, косолапый, мишка, топтыгин и т. д. Однако слово «берлога» все же выдает настоящее имя хозяина леса, раскладываясь на две составляющие: логово бера.
Восточные славяне почитали бера за силу и находили в этом животном сходство с человеком: он может ходить на задних лапах, есть и мясо, и растительную пищу, любит лакомиться медом (отсюда медведь, или медоед) и малиной. У него человечьи ступни и пальцы, если снять с медведя шкуру (освежевать), то он выглядит совсем как человек. Охотники замечали, что и на медведя, и на незнакомых людей собака лает одинаково, не так, как на другие живые существа. Все это послужило причиной особого отношения древних русов к беру. Они считали, что когда-то он был человеком, но потом превратился в зверя. Позднее, уже в христианские времена, медвежий культ не исчез. В косолапом и теперь продолжали находить нечто общее с людьми. Так, его залегание с наступлением зимы в берлогу, когда он практически обходился без пищи, расценивалось как своеобразный пост.
Нет ничего удивительного в том, что популярного «скотьего бога» Велеса славяне постепенно стали чаще всего наделять чертами медведя, и изображение этого божества со временем получило воплощение именно в виде бера.
С медвежьими чарами восточные славяне связывали гарантированное прибавление в семье и приплод у коров, овец, коз, свиней. Народная фантазия допускала брачные союзы между зверем и человеком, идущие во благу потомству, поскольку в результате якобы рождались дети, обладающие редкой богатырской силой. Так, в фольклорных произведениях шестилетний ребенок, полумедведь-получеловек, легко с корнем выворачивал из земли огромный дуб.
Был у восточных славян и жестокий обычай «медвежьей свадьбы»: если косолапый, не находя пропитания в лесу, начинал наведываться в ближайшую деревню и задирал то телку, то барана, то лошадь, суеверные русичи принимали решение умаслить зверя подношением ему пригожей красной девицы, на которую выпадет жребий. Несчастную в наряде невесты отводили к медвежьему логову, накрепко привязывали к дереву и, испросив прощения (дескать, ничего личного), оставляли, чтобы она «ублажила» лютого зверя. Потом на этом месте обычно находили лишь кости, красноречиво свидетельствующие о том, чем кончилась «медвежья свадьба».
С домом и дружиной
Если верить полулегендарным сведениям, содержащимся в Несторовой летописи, восточные славяне и другие племена, жившие по берегам озера Ильмень и по рекам Ловать, Волхов, Мета, Молога, очень страдали из-за того, что их старейшины вступили между собой в острое соперничество. Каждый из них хотел быть первым и главным и не желал уступать другому. Эти междоусобицы и раздоры продолжались так долго и так всем надоели, что было в конце концов решено пригласить на княжение кого-нибудь из соседней Скандинавии. Жившие там норманны, или, как называли их в восточнославянских землях, варяги, славились своей отвагой, воинским искусством, высокой организованностью. Было известно также, что они охотно нанимаются на службу в другие страны, если она хорошо оплачивается.
Ходила, правда, о скандинавах недобрая, но справедливая молва как о дерзких морских пиратах, сочетавших разбой с торговлей. Они передвигались на крупных парусных судах и весельных лодках и совершали грабительские рейды на приморские и приречные города Европы и Азии.
Шлезвигский историк Харм Паульсен даже считает варягов «изобретателями блицкрига» – молниеносной войны, поскольку они первыми стали практиковать внезапные и жестокие нападения и, применяя эту откровенно бандитскую тактику, разграбили и сожгли Севилью, громили Париж и Гамбург, атаковали Константинополь.
И все же выбор ильменских славян (словен) был сделан в пользу воинственных норманнов. Вероятно, здесь сыграли свою роль давние связи, установившиеся между восточнославянскими племенами и скандинавами. Важной торговой артерией, соединявшей земли славян с богатой и могущественной Византией – великой державой тогдашнего мира, был древний путь «из варяг в греки»: из Балтийского моря в Черное. И обычно надежную охрану купеческих караванов несли наемные варяжские воины. Из летописи
