– А то что случится? Меня постигнет участь многих ваших политических противников? Или у вас настолько плохо с чувством юмора, что вы начнете мне угрожать?
Я почувствовал, как закипает глубинная ненависть к этому человечку: «Вот этих двух уродцев для чего привели?»
В голове зазвенела натянутая тетива беспокойства. Я почувствовал, как мир раздваивается и как я отделяюсь от своего тела, одетого по последней моде, поднимаюсь метра на три над полом и вижу все происходящее иным, не мирским зрением. Я ощущаю плотную ткань бытия, в которой барахтаются статисты времени.
Подо мной моя телесная оболочка продолжает беседу с кремлевскими деятелями, отмечая, что Слава слукавил и пришел не один. К происходящему прислушиваются трое посетителей. Причем двое не знакомы с третьим, хотя и выполняют одну задачу – опекают господина Суркова. Вот двое из них за три столика от нас, руки в позиции, предельно близкой к манящему оружию, на столе только чай. Надо отдать должное вкусу их хозяина, одеты поприличнее кремлевских держиморд. Третий занял идеальное место напротив нас – молодой высокий блондин с чуть нервическим лицом и совсем не уставным оружием, изящно спрятанным в складках ниспадающей замшевой куртки. Его выдают глаза, контрастирующие с непринужденной обстановкой кафе.
Где-то еще дальше я чувствую растущий комок тревожного напряжения, заполняющий все мое существо. Я устремляюсь своей эфирной субстанцией по силовым линиям поля тревоги. Вижу молодую женщину в черном, идущую со стороны Исторического музея к «Боско-Кафе». У нее в руках сумка. Ясно вижу, что в сумке взрывчатое вещество, примитивный запал, смешные, если не сказать трогательные, проводочки и несоразмерно маленькая пипочка, при нажатии на которую все клеточки тетечки разлетятся в сопровождении металлических шариков, щедро насыпанных в то же СВУ.
В голове женщины роятся обрывки молитвы на арабском: «Господь всемогущий, не оставь меня в минуту испытания...»
А вокруг толпа граждан, не ведающих, что через пару мгновений они превратятся в безликие жертвы террористического акта.
Даму замечают молоденькие милиционеры и направляются к ней. Их движение отзывается в гуляющей публике рокотом волнения. Волна тревоги заставляет террористку бежать в направлении кафе.
Обладатели мертвецких костюмов кремлевской охраны замечают движение женщины в сторону охраняемого объекта, и стоящий чуть дальше от нас офицер бросается ей наперерез с поднятыми руками. Один из бойцов Суркова выхватывает пистолет и летит через столики в направлении Славы, пытаясь закрыть его своим телом. Волошин инстинктивно откидывается назад и падает со стулом на пол, что воспринимается его вторым телохранителем как официальное начало военных действий. «Макаров» телохранителя тут же оказывается нацелен на летящего в прыжке коллегу. Блондин вскакивает на ноги, в его руках появляется «узи», уже извергающий первый плевок горячего металла в сторону волошинских ребят.
Я понимаю, что мне это надоело. Очень-очень надоело. И я уже не просто зол, а нет слов как зол. Это что, Голливуд, кино про долбаных ковбоев? Нет, ну подумайте, мне человечество спасать, а эти недоумки сейчас ухлопают элиту российской политики с апостолом в придачу. И отметьте, с первым апостолом – гражданином России. Это вам не хухры-мухры... Да еще новоявленная Вера Засулич хренова со своим взрывоопасным танцем живота превратит всех нас в трудноопознаваемые останки...
Нет сил терпеть балаган! Несерьезно! Именно несерьезно! Когда терроризм приводил к намеченным политическим целям? Позвольте спросить, где в Священном Писании вы нашли подтверждение этих архиреакционных мыслишек? Незаметно для себя я перешел на ленинскую манеру говорить. Вот так-то, милочка, уготована вам прямая дорога в ад, в геенну, понимаете ли, огненную. Ну и гореть вам там синим пламенем, а вовсе не зеленым, и не под знаменами аллаха, и не в раю. Вот так-то...
Наберут несчастных дурех по объявлению, одурманят химией – и сколько потом невинных людей страдает! А все от вечного восхищения террором, – что в литературе, что в истории. А ведь зло, чистейшей воды зло!
Не подумайте, что я стоял и рассуждал про себя. Монолог мой звучал так громко, что был слышен и в Кремлевском дворце. Слушателей набралось немало. Чтобы достичь всеобщего внимания, мне оказалось достаточным воздеть длани вверх. Все вокруг застыли, как в детской игре. Мне даже не пришлось говорить: «Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три – морская фигура, замри». В частности, и потому, что, может быть, «море» я бы и успел сказать, а вот остальное фольклорное наследие было бы заглушено стрельбой, переходящей в мощный взрыв. 'Гак что извините, в следующий раз.
Монолог я произносил, не стоя на месте, а активно двигаясь от фигуры к фигуре, собирая оружие, отделяя магазины и выбрасывая патроны из стволов и скидывая уже безопасные железяки под наш столик.
Подойдя к террористке, я вспомнил, что не имею ни малейшего представления о саперном деле, и решил не испытывать судьбу. Подумал о взрывателе и увидел, как он сам отдал опасные соединения, бессильно расцепив контакты, отчего провода повисли нестрашными усами стареющего маршала. Вот теперь можно, понял я и снял смертоносный пояс с женщины.
Я направился к висевшему в воздухе бойцу Суркова, оттянул его за ногу от стола, в проход, и вернулся к своему месту.
Особую пикантность происходящему придавал тот факт, что участники данного события – числом примерно в тысячу – не переставали слышать, чувствовать, дышать, думать о ближних своих и дальних, желать справить естественные надобности. Им, наверное, стало очень страшно от того, что они оказались лишены возможности двигаться. В такие моменты невыносимо свербит в носу и нижнее белье требует немедленного восстановления в границах приличия, что обозначает прекращение выполнения им функции демаркационной линии между ягодицами.
Мучение продолжалось недолго. Сгрузив арсенал под стол и переместив супермена, я хлопнул ладонями по скатерти и сказал:
– ПРОДОЛЖАЕМ!
И вмиг все ожило – граждане бросились доживать суматошный день. Охранники дотянулись до несчастной террористки, внезапно ощутившей себя обманутой, а супермен с мощным звуком рухнул между столиками. Блондин поспешил сесть на место, а телохранитель Волошина помог Александру Стальевичу подняться с пола.
Бешенство не покидало меня. Поэтому, холодно посмотрев на участников разыгравшегося действия, я
