— Смотри, там что-то светится.
— Да ничего там нет, — буркнул Виталька. — Пить меньше надо.
— Нет есть, — заупрямился я.
Андрюха перестал играть и с удивлением посмотрел на нас.
— Вы чего?
— Да вот, Леха говорит, что там зарево какое-то. Может, моих баек наслушался.
Андрюха какое-то время смотрел туда, куда я показывал ему рукой, а затем произнес:
— Там ничего нет. Спать пора.
— Нет есть, — снова повторил я.
— Ну так иди пойди посмотри. Комаров заодно покормишь, — усмехнулся Андрюха.
— А вот и пойду.
Я поднялся и тут же почувствовал, что действительно сегодня перебрал. Но делать было нечего. Я побрел вперед. Позади снова раздался звук гитары, но я оборачиваться не стал. Свечение, казавшееся далеким, стало приближаться. Яркие всполохи освещали степь, и, пройдя метров сто, я стал отчетливо видеть очертания каких-то массивных конструкции. Подойдя ближе, я смог рассмотреть их получше. Это было похоже на небольшой район города после бомбежки. Полуразвалившиеся каркасы многоэтажек казались чуждыми степи. Пустые окна, осколки стекла на асфальте. Нет, если бы мы покурили травки, все это было бы нормальным. Но я, хоть и был довольно сильно пьян; мог отличать реальность от галлюцинации. Я прикоснулся к одной из стен разрушенного дома.
— Ну что ж, Город, если ты действительно существуешь, то выполни мое сокровенное желание.
Я задрал голову и посмотрел на полную луну в россыпи звезд. Неожиданно вместо луны на небе появилось множество золотистых дисков. Они блуждали между звездами, и мне казалось, что это ожерелье из монет. Здания разрушенного города стали какими-то прозрачными, нереальными. У меня закружилась голова. А потом я проснулся… Проснулся под звук будильника, в незнакомой квартире, рядом с незнакомой женщиной, которая была моей женой.
Сначала было очень тяжело, я чуть ли не сходил с ума. Мне хотелось забыть последнюю ночь в прежнем мире и жить тем, что есть сейчас. Но память не желала сдаваться, и я прозябал, зная, что все вокруг меня декорация. Правдоподобная, но все-таки ненастоящая жизнь.
После первых похорон я впервые столкнулся с границей Города. Вернее, я пытался ее найти еще при жизни. И легко нашел. По некоторым улицам можно было дойти до конца и снова оказаться в начале. Вот она черта, которой никто не видел, кроме меня.
Стоя у границы Города, похожей на прозрачное стекло, за которым по-прежнему была ночь в степи и где-то вдалеке горел костер моих друзей, я просто попросил: «Отпусти меня Город, мне ничего не надо!» Но стоило мне произнести эти слова, как я тут же проснулся в чужом доме, в чужой постели. Так началась моя вторая жизнь…
— Дорогой, это тебя!
Я помотал головой, стряхивая остатки воспоминаний. Я по-прежнему лежал на диване, а передо мной стояла жена и протягивала трубку радиотелефона. Я поморщился и произнес:
— Скажи, что меня здесь нет.
Жена равнодушно пожала плечами и ушла в другую комнату. И тут меня осенило. Я почувствовал, как намокла моя рубашка, как по лбу потекли густые капельки пота. «Просто, неужели так просто!» — прошептал я. Я уже устал считать чужие, абсолютно пустые и никчемные жизни и вдруг самая обычная фраза натолкнула меня на ключ. Сразу же вспомнились слова Андрюхи: «Там ничего нет». И я все понял… Оставалось только ждать.
Последняя моя жизнь в Городе была не похожа на все остальные. Быть может, этому способствовало то, что я теперь наверняка знал, как из него выбраться, а быть может, мне хотелось и здесь оставить свой след. Я перестал воспринимать отражения как декорации и начал относиться к ним как к живым людям. Но при этом моя карьера ничуть не пострадала — я продолжал подниматься по служебной лестнице. Теперь я встречался не только с теми людьми, которые меня меньше всего раздражали. Нет, я был завсегдатаем всех вечеринок. И меня стали приглашать на семейные праздники даже мои подчиненные, что никогда не случалось в прошлых жизнях. Моя жена из серой безликой фигуры превратилась в прекрасную женщину. И мне иногда даже казалось, что я люблю ее. Но детей у меня не было. Вероятно, здесь существовали свои законы.
День своей смерти я знал заранее. Это приходило само собой еще со времен первой жизни в Городе. Но на этот раз мне было особенно тревожно, так как не до конца был уверен в своих догадках.
Похороны были необычными. Я впервые увидел как отражения плачут над моей могилой. А когда гроб стали опускаться и жена вырвалась из рук друзей и родственников и кинулась следом, мне стало по- настоящему страшно. Правда, едва посыпались первые горсти земли, я снова воспарил над Городом. В полете тоже было нечто странное. Я сначала не разобрался, в чем дело, но вскоре понял: Город мне нравился. И я испытывал некое сожаление, что должен буду покинуть это странное место, где мне все было знакомо. Хотя Город был огромен, с каждым моим воплощением он не менялся. Даже после мятежей и пожаров я просыпался снова в чистом и уютном Городе. Я успел пройтись по каждой его улице, заглянуть в каждую подворотню. Теперь я не чувствовал — я знал: Город отпускает меня.
Я снова стоял у границы Города. Что я только не говорил здесь. Сначала я просто просился домой, совсем как маленький ребенок. Кажется, я даже плакал. Затем я говорил, что люблю Город, но снова просыпался под звук будильника. Затем я стал перебирать в уме страхи своей прошлой жизни, но ничего не помогало. Ведь все это время самый главный страх был всегда со мной, но я упорно не хотел этого признавать. Я чувствовал, что у меня в запасе очень мало времени, и начал говорить:
— Здесь никого нет! — Или мне почудилось или действительно грань между Городом и моим миром задрожала, словно стекло. Я продолжил: — Здесь только отражения Города и больше никого, живой человек здесь только я. — Это было так просто, но почему же раньше я не догадался об этом сказать?
«Кто такие отражения Города?» — отчетливо прозвучало в моей голове.
— Это воплощения моих страхов. Это я сам, только с разными лицами. Себя нельзя бояться, равно как любить или ненавидеть. Рядом с собою можно только жить.
«Хорошо. — В голосе звучала усмешка или мне показалось. — Расскажи о страхе, от которого излечился, и можешь идти».
— Я боялся прожить жизнь напрасно. Это был мой самый главный страх. Я боялся прожить так, что потом самому будет тошно смотреть на собственные похороны. Когда я из своего Харькова впервые приехал в Москву и спустился в метро, то ужаснулся. Тысячи людей двигались на эскалаторе вверх и вниз. У каждого своя судьба, и никто о них не вспомнит.
— И ты перестал бояться, пожив в Городе? — Да.
— Почему?
— Я понял, что равнодушие живет только в нас самих, и мы его главный источник. Ничего не бывает напрасно. Ни жизнь клерка, ни простого бродяги. А Город — он не страшный, особенно когда смотреть на него с высоты птичьего полета.
— Ты излечен.
— Что дальше?
— Ты можешь задать три вопроса, потом ты уйдешь. — Это эксперимент?
— Да, ты сам согласился поставить над собой эксперимент.
— Кто вы?
— Нас давно уже нет. Мы живем теми, кто приходит в Город.
— Что вы возьмете взамен моего страха, страха перед городом, жизнью и самим собой.
— Ничего. Только цвет твоих волос.
Голова закружилась. Я снова увидел ожерелье из лун, висящих в небе. А потом оказался в заброшенном городе. Только теперь он не был похож на тот, что я видел в самом начале.
Разрушенные бетонные дома перемежались вновь отстроенными. Все это заливал багровый свет.
Я поспешил к костру, которые горел для меня множество прожитых жизней.
