имеющих или не имеющих в нем нужду, по различию мест, более или менее богатых этим товаром, что шкуры зверей — товар, подверженный порче, что он теряет достоинство даже от частого перехода из рук в руки: ни пошлинник смоленского князя не взял бы в казну трех истертых лисьих мехов, ни упомянутый Власий не занял бы трех сороков истертых белок, и ясно также, что если в Смоленской области лисица стоила пять ногат, то в Черниговской могла стоить больше или меньше. Труднее объяснение другого явления, именно собственных кожаных денег, имеющих условную ценность; но в истории много таких явлений, которых мы объяснить теперь не можем и которых однако, отвергать не имеем права, если об них существуют ясные, не подлежащие сомнению известия. Но таковы именно свидетельства современников и очевидцев — Рубруквиса и Гильберта де Ланноа; названия единиц нашей древней монетной системы могли, положим, ввести в заблуждение Герберштейна, за сто лет до которого, по его собственному свидетельству, перестали уже употреблять вместо денег мордки и ушки белок и других зверей; но как же отвергать свидетельства Рубруквиса и Ланноа — очевидцев? Один старый исследователь, отвергавший кожаные деньги, смеялся над свидетельством, что в Ливонии ходили беличьи ушки с серебряными гвоздиками и назывались ногатами; другой, позднейший исследователь находит это известие замечательным: но его мнению, оно может указывать на обычай наших предков мелкую серебряную монету для сохранности укреплять в лоскутки звериных шкур, откуда легко могло образоваться у иностранцев мнение, что в России ходили беличьи и куньи мордки или ушки, части шкуры, негодные для меха, но надежные для хранения монет. Исследователи могут успокоиться насчет кожаных лоскутков с гвоздиками, ибо такова была именно форма древнейших ассигнаций в Европе: к 1241 году император Фридрих II пустил в обращение кожаные деньги в Италии; они состояли из кожаного лоскута, на одной стороне которого находился небольшой серебряный гвоздик, а на другой — изображение государя; каждый лоскут имел ценность золотого августала. Знаем, что такого же рода монеты ходили во Франции в XIV веке. Неужели же мы должны предположить, что Ланноа в Новгороде, Рубруквис в степях приволжских, итальянские, французские историки на западе Европы — все согласились выдумать кожаные деньги и дать им обращение — в своих известиях только! Наконец, знаем, что у татар в описываемое время были бумажные и кожаные деньги по образцу китайскому.
О переменах монеты в Новгороде встречаем следующие известия: под 1410 годом летописец говорит, что новгородцы начали употреблять во внутренней торговле лобки и гроши литовские и артуги немецкие, а куны отложили; под 1420 годом говорится, что новгородцы стали торговать деньгами серебряными, артуги же, которыми торговали 9 лет, продали немцам. Псковский летописец в соответствие новгородскому известию под 1410 говорит под 1409, что во Пскове отложили куны и стали торговать пенязями, а под 1422 годом говорит, что псковичи стали торговать чистым серебром; новгородский же летописец говорит, что в это время во Пскове деньги сковали и начали торговать деньгами во всей Русской земле. Но эти перемены не могли обойтись без смут в Новгороде: под 1447 годом летописец рассказывает, что начали новгородцы хулить деньги серебряные, встали мятежи и ссоры большие: между прочим, посадник Сокира, или Секира, напоивши ливца и весца серебряного, Федора Жеребца, вывел его на вече и стал допытываться, на кого он лил рубли. Жеребец оговорил 18 человек, и, по его речам, народ скинул с моста некоторых из оговоренных, у других домы разграбили и даже вытащили имение их из церквей, чего прежде не бывало, замечает летописец. Несправедливые бояре научали того же Федора говорить на многих людей, грозя ему смертию; но когда Жеребец протрезвился, то стал говорить: «Я лил на всех, на всю землю и весил с своею братьею, с ливцами». Тогда весь город был в большой печали, одни только голодники, ябедники и посульники радовались; Жеребца казнили смертию, имение его вынули из церкви и разграбили. Чтоб помочь злу, посадник, тысяцкий и весь Новгород установили пять денежников и начали переливать старые деньги, а новые ковать в ту же меру, платя за работу от гривны по полуденьге; и была христианам скорбь великая и убыток в городе и по волостям. Главные торговые города древней Руси — Новгород, Киев, Смоленск, Полоцк — обязаны были своею торговлею и своим богатством природному положению, удобству водных путей сообщения. В описываемое время города Северо-Восточной Руси, Москва, Нижний, Вологда, были обязаны своим относительным процветанием тому же самому. И долго после сухим путем по России можно было только ездить зимою; летом же оставался один водный путь, который потому имеет такое важное значение в нашей истории; мороз и снега зимою и реки летом нельзя не включить в число важнейших деятелей в истории русской цивилизации. Князья ездили в Орду водою; так, известно, что сын Димитрия Донского Василий отправился к Тохтамышу в судах из Владимира Клязьмою в Оку, а из Оки вниз по Волге; Юрий Данилович московский поехал в последний раз в Орду из Заволочья по Каме и Волге. Из Москвы в города приокские и приволжские отправлялись водою; так, отправился из Москвы в Муром на судах нареченный митрополит Иона для переговоров с князьями Ряполовскими насчет детей великого князя Василия Темного. Епифаний в житии св. Стефана Пермского говорит: «Всякому, хотящему шествовати в Пермскую землю, удобствен путь есть от града Уствыма рекою Вычегдою вверх, дондеже внидет в самую Пермь».
При удобстве путей сообщения водою летом и санным путем зимою перечисленные прежде благоприятные обстоятельства для торговли имели силу и теперь. Касательно же препятствий для торговли мы прежде всего должны упомянуть, разумеется, о татарских опустошениях, после которых Киев, например, не мог уже более оправиться. Но здесь мы опять должны заметить, что Киев упал не вследствие одного татарского разгрома, упадок его начался гораздо прежде татар: вследствие отлива жизненных сил, с одной стороны, на северо-восток, с другой — на запад.
Других главных рынков — Новгорода, Пскова, Смоленска, Полоцка — не коснулись татарские опустошения. После утверждения татарского господства ханы и баскаки их для собственной выгоды должны были благоприятствовать торговле русской; в Орде можно было все купить, и у новгородцев была ханская грамота, обеспечивавшая их торговлю, притом же по прошествии первого двадцатипятилетия тяжесть ига начинает уменьшаться, и после видим значительное развитие восточной торговли и волжского судоходства; даже с достоверностию можно положить, что утверждение татарского владычества в Средней Азии, также в низовьях Волги и Дона и вступление России в число зависящих от Орды владений очень много способствовало развитию восточной торговли; время от Калиты до Димитрия Донского должно считать самым благоприятным для восточной торговли, ибо непосредственной тяжести ига более не чувствовалось, и между тем татары, успокоиваемые покорностию князей, их данью и дарами, не пустошили русских владений, не загораживали путей. После попыток порвать татарскую зависимость, после Куликовской битвы или несколько ранее, обстоятельства становятся не так благоприятны для восточной торговли: опять начинаются опустошительные нашествия, от которых особенно страдают области Рязанская и Нижегородская, Нижегородская — преимущественно жившая восточною, волжскою торговлею; теперь ханы, вооружаясь против России, прежде всего бросаются на русских купцов, которых только могут достать своею рукою. Под 1371 годом встречаем любопытное известие, из которого, с одной стороны, можно видеть богатство купцов нижегородских, а с другой стороны, гибельное влияние татарских опустошений на пограничные русские области: был, говорится, в Нижнем гость Тарас Петров, первый богач во всем городе; откупил он полону множество всяких чинов людей своею казною, и купил он себе вотчину у князя, шесть сел за Кудьмою-рекою, а как запустел от татар этот уезд, тогда и гость переехал из Нижнего в Москву.
Но не всегда же Россия после Мамая находилась в неприязненных отношениях к Орде, и давно протоптанный путь не мог быть вдруг покинут.
В договоре Димитрия Донского с Олгердом видим условие о взаимной свободной торговле; но этим договором не кончилась борьба между Москвою и Литвою, не могла не страдать от нее и торговля. Впрочем, открытая вражда между московскими и литовскими князьями не была постоянною, притом же во время ссор с Москвою Литва находилась в мире с Рязанью, Тверью, Новгородом и Псковом. Псков часто враждовал с немцами, и несмотря на то, торговля заграничная делала его одним из самых богатых и значительных городов русских — знак, что частая вражда с немцами не могла много вредить этой торговле. И Новгород не всегда был в мире с немцами: мы видели, что с 1383 до 1391 года не было между ними крепкого мира, и когда в последнем году мир был заключен, то немецкие послы приехали в Новгород, товары свои взяли, крест целовали и начали двор свой ставить снова: значит, при начале ссоры товары были захвачены новгородцами и двор немецкий разорен. Из приведенной выше грамоты узнаем, что новгородские купцы терпели иногда от немецких разбойников перед самою Невою: шведы неблагоприятно смотрели на торговлю новгородцев с немцами; король Биргер писал в 1295 году любчанам, что шведы не будут тревожить немецких купцов, идущих в Новгород с товарами, только в угождение императору, ибо для него, Биргера, эта торговля невыгодна, потому что усиливает врагов его (новгородцев). Он дает купцам свободу отправляться
