командиром соседней 8-й отдельной механизированной бригады, также дислоцированной в г. Киеве. На этом собрании некоторые ретивые коммунисты из числа так называемого «актива» требовали исключения Дубинского из партии. На первый раз все обошлось благополучно — партийная организация 4-й отдельной танковой бригады РГК отстояла честь своего командира. После некоторого затишья травля заслуженного командира, кавалера ордена Красного Знамени вновь возобновилась. Следует жестокое его избиение на собрании партийного актива Киевского гарнизона, на котором Дубинского обвинили — ни много ни мало — в неискренности с партией, в сокрытии связи с троцкистами на Украине.
Илья Владимирович вспоминает, как он мучительно обдумывал свое положение. «Впереди мерещился сплошной мрак. Где же выход? Рука невольно потянулась к парабеллуму. Стало не по себе. Впервые в жизни ощутил, что гораздо легче отказаться от жизни, чем влачить на себе непосильный ее груз...
Рука обмякла. В самом деле, что будет с сыном, с матерью? Что скажут люди? Покончил с собой — значит виновен...»4
Осенью 1936 г. Дубинского снимают с должности командира Киевской тяжелой танковой бригады и переводят с понижением в Приволжский военный округ — в г. Казань помощником начальника Курсов усовершенствования технического состава Автобронетанковых войск РККА по учебно-строевой части. Но и этого назначения пришлось ждать несколько месяцев. Свое состояние в тот период и атмосферу вокруг себя Дубинский описывает так:
«Был конец декабря. Уходил заполненный большими радостями и горькими печалями 1936 год. И дома было невесело. Никто мне не звонил. Никто не звал в гости. И мы не приглашали никого. Не верилось, что под нами и над нами, во всех этажах большого дома на Золотоворотской живут люди, с которыми столько лет был связан работой и борьбой. Казалось, что во всем голодном и безразличном мире я остался один.
Начался надлом, боязнь, недоверие. Надлом, который вскоре превратится в бездну. Боязнь, которая перерастет в страх. И недоверие, которое перейдет в отлучение»5.
После полугодовой работы в Казани И.В. Дубинский был уволен в запас по политическому недоверию (приказ наркома обороны от 11 июня 1937 года). Кстати, приказ был подписан в тот день, когда судили Тухачевского, Якира, Уборевича и их подельников. Уже уволенного, но еще не снятого с партийного учета, Дубинского в Казани вновь разбирали на партийном собрании Казанской бронетанковой школы (так в 1937 г. стали именоваться курсы усовершенствования). Результат— исключение из партии за связь с «врагами народа»— Якиром, Примаковым, Шмидтом. 10 июля 1937 г. последовал арест. Потом будет следствие, абсурдные по своей сущности обвинения.
Писатель Михаил Булгаков однажды сказал: «Рукописи не горят!..» Ошибался выдающийся прозаик и провидец— горят, еще как горят!.. Во второй половине 30-х годов хорошо горели и книги, и рукописи книг. Как это было в случае с Ильей Дубинским — незаурядным человеком, обладавшим многими способностями, — он был умелым командиром и воспитателем личного состава вверенных ему полков и бригад, неплохим писателем с острым пером, издавшим несколько романов, повестей и сборников рассказов, получивших у читателя хорошие отклики в конце 20-х и начале 30-х годов. К тому же Илья Владимирович оказался кропотливым исследователем теории и практики применения танковых войск в современной войне. Используя каждый час, свободный от исполнения сложных и ответственных задач командира- единоначальника, он стремился к письменному столу, чтобы занести в рукопись очередного романа удачное сравнение, метафору или же окончательно продуманное предложение по использованию танков прорыва.
Итак, о рукописях и книгах Дубинского, которые у него изъяли при аресте и обыске, приобщив их к делу в качестве вещественных доказательств. Один из допросов Дубинского проводили сотрудники Управления госбезопасности УНКВД Татарской АССР Гарт и Тузов под руководством заместителя наркома внутренних дел этой республики майора госбезопасности Ельшина.
«Гарт продолжал листать мое дело.
— Мы вам еще предъявим вредительство на строительстве укрепрайонов. А поломки боевых машин и обморожение красноармейцев во время зимнего похода?..
— А восхваление врагов народа в книгах! — добавил Ельчин8.
— Вот это из всего предъявленного мне ближе всего к истине, — сказал я с облегчением.
Ельчин встал. Стал рыться в кипе конфискованных книг.
— «Золотая Липа», «Контрудар». Ишь сколько перевел, мерзавец, государственной бумаги!
Он бросил две книги в камин. Они сразу запылали ярким пламенем.
«Железные бойцы», «Броня Советов», «Рейды конницы», «Восставшая Индия», «О войне будущего», «Перелом» — в огонь, в огонь, в огонь!
Гарт и Тузов, словно одержимые, принялись помогать Ельчину. Мои книги заполнили ненасытную утробу камина.
— А это что? — спросил Гарт, схватив толстую папку.
— Это роман о будущей войне. Он напечатан на машинке, — ответил я.
— В печь! — скомандовал Ельчин. — Подумаешь, романист! Вот мы на тебя напишем роман, так это будет всем романам роман. — Замнаркома, довольный своей шуткой, хихикнул. Вторя ему, осклабились его помощники.
На столе оставалась еще одна папка.
— А это что?
— «Танки прорыва»! — с испугом пояснил я.
— В огонь! — зашипел Ельчин.
— Что вы делаете? — вскрикнул я. — Этот труд нужен нашей армии. Казните меня, но зачем казнить мои рукописи?
— Ваша армия? Забудьте! Она обойдется без вашей мазни.
И эта папка с рукописью, обобщавшей большой труд огромного коллектива, полетела в костер. Невольно подумал о средневековых кострах, которые недавно еще пылали на площадях фашистской Г ермании»6.
Следствие по делу И.В. Дубинского длилось почти три года. Все это время он вину не признавал. В конце концов его приговорили к заключению в исправительно-трудовые лагеря, а затем, по отбытии срока — в ссылку в Красноярский край.
Пройдемся еще по списку танкистов, в свое время обучавшихся в стенах Военной академии РККА. Находим там командира 14-й механизированной бригады комбрига Н.С. Полякова.
«Наркому обороны СССР Маршалу Советского Союза тов. Ворошилову К.Е.
Представляю на Ваше решение проект приказа об увольнении из РККА состоящего в распоряжении Управления по начальствующему составу комбрига Полякова Н.С., бывшего командира 14-й механизированной бригады.
Поляков Н.С. постановлением парткомиссии 14 механизированной бригады исключен из членов ВКП (б) за скрытие от партии до
1936 года своей принадлежности в 1923 г. к троцкистской оппозиции, за антигосударственную практику в системе руководства бригадой (очковтирательство, семейственность), за игнорирование партполитработы и отрыв от парторганизации.
Булин».
9 июля 1937 г. Н.С. Поляков по политическому недоверию был уволен в запас, а десять дней спустя — арестован.
Опять и опять возникает этот злополучный 1923 год и голосование за резолюцию, предложенную сторонниками Троцкого!.. В этой связи обратимся к воспоминаниям бывшего командира 25-й мехбригады Забайкальского военного округа комбрига М.И. Болоткова, выпускника академии 1925 года. Они интересны уже тем, что возвращают нас к истокам — с чего все началось, откуда у многих высших командиров РККА взялись обвинения в троцкизме?
«Я поступил в академию в 1922 году— сразу по окончании гражданской войны и окончил академию в 1925 году.
Наш выпуск (пятый выпуск) был фактически первым нормальным выпуском. По своему составу это
