История России с древнейших времен. Книга VII. 1676—1703

ребятами тешиться?» Пока молодой человек не вырвется в чисто поле, все он будет жить в глупом, малом ребячестве: от глупого ребячества до возмужалости нет переходного времени образования! Страшен бывал сильный человек, вырвавшийся прямо из глупого, малого ребячества на полную волю, в чистое поле, и начавший разминать свое плечо богатырское. Песни превосходно изображают нам эту расходившуюся силу, которая не сдерживается ничем; эти поэтические изображения объяснят нам не одно явление не только в древней, но и в новой нашей истории, которая не могла разом отрешиться от старых условий. Илья Муромец, рассердившись, что его не позвали на пир, стреляет по божьим церквам, по чудным крестам и отдает золоченые маковки кабацкой голи на пропив, хочет застрелить князя Владимира с княгиней. Когда Василий Буслаев расходился в бою с новгородцами, то не пощадил крестного отца; мать, чтоб унять расходившегося богатыря, заходит сзади и падает на плеча могучие; богатырь говорит ей: «Ты, старушка лукавая, толковая! Умела унять мою силу великую, зайти догадалась позади меня. А ежели б ты зашла впереди меня, то не спустил бы тебе, государыне-матушке, убил бы заместо мужика новгородского».

Богатырь в поле, в степи; первое его дело — набрать себе дружину таких же богатырей, таких же полениц удалых. Чем же занимается атаман с дружиною? Ловят зверей и птиц, рубят суденышко дубовое и выезжают в море ловить рыбу — таковы были козацкие занятия в степи. Богатырь-козак не охотник до женитьбы и не очень высокого мнения о женщине: «Хороша жена — чужая корысть, а худа-то мне-ка ненадобна». Песня знает два рода женщин: богатырок, которые обыкновенно и чародейки, и женщин — теремных затворниц. Первые, понятно, не могут отличаться женственностию, но некоторые из них с силою физическою соединяют и нравственную, как, например, грозная Настасья Никулишна, которая не хочет пережить смерти мужа, не хочет выходить за его убийцу; вторые изображаются с характером, соответствующим их теремному воспитанию, т.е. совершенно без характера. Девушка — дорогая вещь, и потому ее запрятали в терем, чтоб не подвергнуть никакому враждебному влиянию, и тем больше в ней достоинства, чем она больше отстранена от всяких влияний, в этом полагается вся похвала; она красавица и отлично убережена: «Сидит она в тереме в златом верху, за тридесятью замками булатными, на ню красное солнышко не оппекет, буйные ветрушки не оввеют, многие люди не обгалятся (не глазеют)». Братья хвастаются сестрою: «Что есть у нас сестрица, из терема не ходит, белил с лица не ронит, бела лица не кажит». Ее просватывают, но приезжает богатырь, врывается к ней в терем, она отдается без сопротивления; потом встречается прежний жених, прельщает ее обещанием лучшей доли, и она передается ему; новый муж скоро гибнет, и несчастная женщина в самом печальном положении: «От бережку я откачнулася, к другому бережку не прикачнулася». Богатырь жестоко мстит ей за неверность.

Богатырь-козак выделился из толпы, ушел из общества в степь в сознании своей силы, своего преимущества или изгнанный из общества, которое не могло позволить ему среди себя расправлять плечо богатырское; дело неестественное, чтоб он стал уважать толпу, щадить мужиков : «Как начали они (богатыри) мужиков чествовать, чествовать мужиков жаловать, оплетьми они нахлыстывать; тут клянутся мужики, проклинаются: а будет трое проклят на веку тот бы, кто с вами, с молодцами, свяжется да заведет драку великую. Нахлыстали мужиков они до-люби». Василий Буслаев, образец новгородских козаков-ушкуйников, позвал новгородских мужичков на пир, но кормил-поил только свою дружинушку храбрую, а мужиков посылал взашей да всутычь.

Богатырь-козак представлял противоположность оседлому земскому человеку, занимающемуся мирным промыслом. Богатырь-козак, которому было грузно от силушки, как от тяжелого беремени, не мог по этому самому успокоиться, должен был находиться в беспрестанном движении, подвигах , он гуляет из земли в землю. Богатырь-козак может жить только в широкой степи, в городе он жить не может: «Отправлялись тут могучие богатыри что на поле, на Куликово. Ведь в Киеве-то нельзя им жить; разгуляются, распотешатся, станут всех толкать; а такие потехи богатырские народу было не вытерпеть, которого толкнут — тому смерть да смерть». Богатырь-козак не мог быть в городе и воеводою: «Не дай, господи, делати с барина холопа, с холопа дворянина, из попа палача, из богатыря воеводу».

Земский человек работает, богатырь-козак гуляет по широкому полю, полякует; но с понятием о гулянье было необходимо связано понятие о зеленом вине, о цареве кабаке, и степной богатырь-козак был очень хорошо известен древнему русскому человеку, известен как записной гуляка, охотник до зелена вина. Илья Муромец, самый почтенный из богатырей, пьет в кабаке вместе с голями кабацкими.

Наконец сила перестает по жилочкам живчиком переливаться, от нее уже не грузно более, как от тяжелого беремени, богатырь-козак стареет. Приближается смерть, суд, надобно будет расплатиться за то, что смолоду было много бито, граблено, надобно душу спасти, средство к тому — монастырь. Молодые смеются над старым богатырем-козаком: «Пора ти, старому, в монастырь идти!» И беда старому, если пропустит эту пору, встретится в чистом поле с чудовищем, которого не осилит, это чудовище — смерть; он замахнется острой саблею, но рука застоится в плече, не согнется, сабля выпадет из руки; тщетно взмолится богатырь, чтоб смерть дала сроку хоть на три года, хоть на три часа, чтоб имение по церквам разнести, золоту казну по нищей братии; смерть ответит: «Не дам я тебе сроку: твое имение неправедное, золота казна не заработана, и твоей душе не будет помощи». Зашатается богатырь на добром коне и упадет на сыру землю.

Богатырь-козак есть герой народной исторической песни в продолжение осьми веков, потому что во все это время богатырство-козачество налицо и потому что во все это время идет одна и та же борьба в чистом поле со степными кочевниками, с этим идолищем поганым , как олицетворяется кочевник в песне; богатыри-козаки, как обитатели того же чистого поля, — главные участники в этой борьбе; это самая чистая, самая поэтическая сторона их деятельности. Борьба в степи и на украйне идет постоянная, с одним и тем же характером, отсюда и песня тянется через восемь веков с одними и теми же лицами, с одними и теми же действиями этих лиц. Если в народных песнях обыкновенно смешиваются лица, действия и местности, то тем большее смешение должно было господствовать в нашем народном эпосе именно по продолжительности и однообразию воспеваемого явления. Одно и то же происходило и при Владимире I, и при Владимире Мономахе, и при Димитрии Донском, и при Алексее Михайловиче, и потому как раз пропелась песня о Киеве, о ласковом князе Владимире и об известном числе богатырей, так к этим местностям и лицам и начало приставляться все последующее из той же бесконечной борьбы, из того же бесконечного ряда подвигов. Мамай осаждает Киев, тут же и Куликово поле, тут же и Ермак, ставший племянником князя Владимира.

Но кроме борьбы со степняками были и другие исторические явления, которые не могли не поразить воображение народа, не могли не отозваться в его песнях, как, например, борьба с Литвою. Поразил воображение народа первый царь, Иоанн Грозный, покоривший три царства татарских, страшными казнями выводивший измену из Москвы и Новгорода. Грозный в песне так говорит на пиру: «Повынес я порфиру царскую из Царя-града, и повывел я измену с каменной Москвы, уже я выведу измену из Нова-города». Осталось в народной песне страшное событие в семействе Грозного — убиение сына отцом. Спелась песня и про таинственное лицо — самозванца, и про жену его, чародейку Марину, и про любимца — народного князя Скопина-Шуйского. Наконец, от царствования Алексея Михайловича в песне осталась память о знаменитой борьбе с Польшею за русские земли. Песня начинает собором: царь Алексей Михайлович выходит из церкви, от долгой обедни, становится на Лобное место и объявляет боярам, купцам и солдатам: «Пособите государю дума думати: надо думать крепка дума, не продумати». Король (шведский?) просит Смоленска, а вместо его дает Химскую (Китайскую) землю. Соглашаться ли на промен? — спрашивает царь. За бояр отвечает князь астраханский, говорит, что Смоленск — строение не московское, а литовское, что в городе нет ни стрельцов, ни казны и потому надобно согласиться на мену. Государю не полюбились эти речи; он обращается к купцам, вместо которых отвечает князь бухарский, говорит то же самое, что и астраханский. Государь обращается к солдатам, вместо них отвечает Данила Милославский, что Смоленск — строение московское, а не литовское, что в нем много стрельцов, много казны, что надобно за него стоять. Обрадованный государь жалует Милославского смоленским воеводою, астраханского князя вешает, бухарскому рубит голову. Любопытно, что правительство допускало на соборах свободу мнений; но народ, верный старым вечевым обычаям, не допускает ее в произведениях своей фантазии и заставляет царя казнить смертию людей, мнения которых не понравились.

Понятно, что появление в XVII веке богатыря-козака, какого еще не бывало, Стеньки Разина, сильно отозвалось в песне; сам стар-матер козак Илья Муромец является при Разине есаулом только. Так самый