посылаемых на управление деревень их беспредельное, что часто разорительно деревням и народу и вредно государству, когда удрученные от них крестьяне принуждены бывают неволею бежать из своего отечества. Есть государство, где никто не может быть осужден инако как 12 особами, ему равными, — закон, который может воспрепятствовать сильно всякому мучительству господ, дворян, хозяев и проч. Есть положение в ломбардских законах, которое во всех родах правления полезно быть может: если господин насилует жену или дочь своего раба, то вся семья оного будет от рабства освобождена — средство к предупреждению и укрощению невоздержанности господ».
Все это в изданном «Наказе» пропущено; за приведенною статьею, начинающеюся словами: «Какого бы рода покорство ни было», прямо следует статья: «Несчастливо то правление, в котором принуждены установляти жестокие законы», статья, не имеющая здесь смысла без дополнения, выпущенного в изданном «Наказе» и сохранившегося в отрывке: «Причина сему, что повиновение сделалось несносным игом, так необходимо надлежало и наказание за ослушание увеличить или сомневаться о верности. Благоразумно предостерегаться, сколь возможно, от того несчастия, чтоб не сделать законы страшные и ужасные. Для того что рабы и у римлян не могли полагать упования на законы, то и законы не могли на них иметь упования. Но какой то народ, в котором гражданские законы противоборствуют праву естественному? Был у греков закон, по которому рабы, жестокостью господ своих убежденные (?), могли требовать, чтоб они другому были проданы. В последние времена был подобный закон и в Риме: господин, раздраженный против своего раба, и раб, огорченный против господина своего, должны быть друг от друга разлучены. Сей закон служил к безопасности хозяина и раба».
За этим пропуском следует в печатном «Наказе» статья, одинаковая с находящеюся в отрывке: «Петр I узаконил в 1722 году, чтоб безумные и подданных своих мучащие были под смотрением опекунов. По первой статье сего указа чинится исполнение, а последняя для чего без действа осталася, неизвестно. Не должно вдруг и через узаконение общее делать великого числа освобожденных. Законы могут учредить нечто полезное для собственного рабов имущества», но тут выпущена в печатном «Наказе» вторая половина фразы: «..:и привесть их в такое состояние, чтоб они могли купить сами себе свободу». Пропущено и следующее: «Могут еще законы определить уреченное время службы; в законе Моисеевом ограничена на шесть лет служба рабов. Можно также установить, чтоб на волю отпущенного человека уже более не крепить никому, из чего еще та польза государственная выйдет, что нечувствительно умножится число мещан в малых городах. Также можно уврачевать зло сие при самом оного корени. Великое число рабов находится при отправлении разных должностей, им поручаемых и уже от земледелия бесповоротно отлученных: перенести некоторую часть сих званий на людей свободных, например, торговлю, мореплавание, художество; чрез то уменьшится число рабов. Надлежит, чтоб законы гражданские определили точно, что рабы должны заплатить за освобождение своему господину, или чтоб уговор об освобождении определил точно сей их долг вместо законов». Затем в изданном «Наказе» говорится: «Окончим все сие, повторяя правило, что правление весьма сходственное с естеством есть то, которого частное расположение соответствует лучше расположению народа, ради которого оно учреждается. Причем, однако, весьма же нужно, чтобы предупреждены были те причины, кои столь часто привели в непослушание рабов против господ своих; не узнав же сих причин, законами упредить подобных случаев нельзя, хотя спокойство одних и других от того зависит». Несколько статей о крестьянских отношениях помещено автором «Наказа» и в главе о размножении народа в государстве: «Весьма бы нужно было предписать помещикам законом, чтоб они с большим рассмотрением располагали свои поборы и те бы поборы брали, которые менее мужика отлучают от его дома и семейства: тем бы распространилось больше земледелие и число бы народа в государстве умножилось. Где люди не для иного чего убоги, как только что живут под тяжкими законами и земли свои почитают не столько за основание к содержанию своему, как за подлог (предлог) к удручению, в таких местах народ не размножается. Они сами для себя не имеют пропитания: так как им можно подумать от оного уделить еще своему потомству? Они не могут сами в своих болезнях надлежащим пользоваться присмотром: так как же им можно воспитывати твари, находящиеся в беспрерывной болезни, т.е. во младенчестве. Они закапывают в землю деньги свои, боясь пустить оные в обращение; боятся богатыми казаться; боятся, чтоб богатство не навлекло на них гонения и притеснений. Многие, пользуясь удобностью говорить, но не будучи в силах испытать в тонкость о том, о чем говорят, сказывают: чем в большем подданные живут убожестве, тем многочисленнее их семьи. Также и то: чем большие на них положены дани, тем больше приходят они в состояние платить оные. Сии суть два мудрования, которые всегда пагубу наносили и всегда будут причинять погибель самодержавным государствам». В главе «О рукоделии и торговле» опять затрагивается вопрос о крестьянах: «Не может земледельчество процветать тут, где никто не имеет ничего собственного. Сие основано на правиле весьма простом, всякий человек имеет более попечения о своем собственном, нежели о том, что другому принадлежит, и никакого не прилагает старания о том, в чем опасаться может, что другой у него отымет».
«Наказ» в этом сокращенном виде был напечатан 30 июля 1767 года; но и в таком виде перевод его был запрещен во Франции.
Глава вторая
30 июля назначено было днем открытия комиссии об Уложении. Депутаты, которых к этому времени приехало в Москву до 460 человек, собрались в Чудов монастырь в 7 часов утра. Прежде них приехал туда главный распорядитель князь Вяземский, незадолго перед тем утвержденный в должности генерал-прокурора.
В 10 часу выехала из головинского дворца Екатерина с большой торжественностью, в императорской мантии, с малою короною на голове; карета была запряжена осьмью лошадьми. Впереди ехали придворные в 16 парадных экипажах. За каретою императрицы следовал взвод кавалергардов под командою своего шефа графа Григор. Григ. Орлова. За кавалергардами ехал в карете великий князь Павел Петрович. Когда императрица приехала в Успенский собор, двинулись туда депутаты по два в ряд под предводительством генерал-прокурора, державшего в руке маршальский жезл. Впереди шли депутаты от правительственных мест, потом от дворянства, от городов, от однодворцев и прочих старых служб служивых людей, наконец из поселян; в сословиях старшинство между депутатами соблюдалось по губерниям, расписанным в таком порядке: Московская, Киевская, Петербургская, Новгородская, Казанская, Астраханская, Сибирская, Иркутская, Смоленская, Эстляндская, Лифляндская, Выборгская, Нижегородская, Малороссийская, Слободско-Украинская, Воронежская, Белогородская, Архангельская, Оренбургская и Новороссийская; лично же старшинство между депутатами наблюдалось по времени их прибытия в Москву и внесения в депутатский список. Депутаты христианской веры вошли в собор, иноверцы остались вне храма. По окончании службы императрица отправилась в Кремлевский дворец, а депутаты стали подписывать присягу, в которой клялись «приложить чистосердечное старание в великом деле сочинения проекта нового Уложения, соответствуя доверенности избирателей, чтоб сие дело начато и окончено было в правилах богоугодных, человеколюбие вселяющих и добронравие к сохранению блаженства и спокойствия рода человеческого, из которых правил все правосудие истекает». Присягавший просил Бога, чтоб «ниспослал ему силу отвратить сердце и помышление от слепоты, происходящей от пристрастия, собственныя корысти, дружбы, вражды и ненавистные зависти, из коих страстей родиться бы могла суровость в мыслях и жестокость в советах».
После подписания присяги депутаты отправились во дворец, в аудиенц-залу, где Екатерина стояла на тронном возвышении, имея по правую сторону стол, покрытый красным бархатом, где лежали наказ комиссии, обряд управления комиссиею и генерал-прокурорский наказ. По левую сторону трона стоял великий князь с правительственными лицами, придворными и министрами иностранными, по правую — знатнейшие дамы; на второй ступени тронного возвышения стоял вице-канцлер князь Александр Мих. Голицын.
Когда генерал-прокурор представил императрице депутатов, депутат от Синода, новгородский митрополит Димитрий (Сеченов), начал речь, в которой искусно вывел законодательное преемство Екатерины от Юстиниана: «Прославлялася иногда Древняя Греция, прославлялся Рим своими законодателями; но к полной их славе недоставало того, что не просвещены были евангельским учением, которое есть всякого нравоучения претвердым основанием; но ты, сим светом путеводима, из источников истины христианския почерпаеши воду животную. Были и в христианских греческих государях, кои славу законодателей получили; по течению вещей, по неизвестным Божиим судьбам пременившуся (вследствие
