обратили внимания, что мисс Дьюк не может ни минуты усидеть спокойно на месте? — Общеизвестный признак! Не заметили вы разве, что Инглвуд постоянно моет руки? — Доказанный симптом умственного расстройства. Я, несомненно, алкоголик...
— Этому я не верю, — видимо волнуясь, прервала его девушка. — Я слышала, что у вас есть дурные привычки...
— Все привычки — дурные привычки, — мертвенно-спокойно продолжал Мун. — Сумасшествие выражается не в буйстве, а в покорности; в том, что человек погружается в какую-нибудь грязную, ничтожную навязчивую идею и совершенно подчиняется ей. Ваш пункт помешательства — деньги, так как вы богатая наследница.
— Это ложь! — со злостью в голосе крикнула Розамунда. — Никогда в жизни я не думала о деньгах.
— Вы поступали хуже, — тихим голосом, но резко сказал Майкл. — Вы предполагали, что другие думают о них. В каждом человеке, который знакомился с вами, вы видели только искателя денег. Вы не позволяли себе относиться к людям просто и быть вполне нормальной. Мы оба сумасшедшие. Так нам и надо.
— Вы грубиян! — произнесла Розамунда и побледнела, как полотно. — Неужели это правда?
Со всей утонченной интеллектуальной жестокостью, на которую только способен бунтующий кельт, Майкл помолчал несколько секунд, затем отступил назад и проговорил с насмешливым поклоном:
— Не в буквальном смысле, конечно, но это истинная правда. Аллегория, если хотите. Общественная сатира.
— Ненавижу, презираю ваши сатиры! — вскричала Розамунда Хант. Как циклон, прорвался наружу весь ее сильный женский темперамент, в каждом ее слове слышалось желание уязвить. — Презираю ваш крепкий табак, презираю ваше безделье и скверные манеры, ваши насмешки, ваш радикализм, ваше старое мятое платье, ваши грязные мизерные газетки, вашу жалкую неудачливость во всем. Называйте это снобизмом или как вам угодно, но я люблю жизнь, успех, хочу любоваться красивыми вещами и поступками. Вы меня не испугаете Диогеном; я предпочитаю Александра[21].
— Victrix causa deae...[*] [22] — изрек Майкл; это замечание рассердило ее еще более; не поняв его значения, она вообразила, что это колкость.
— Ну, еще бы, вы знаете греческий! сказала она с трогательной неточностью. — И все же вы недалеко с ним уехали.
Она промолчала; он подошел к окну и глянул в сад, догоняя исчезнувших Инносента и Мэри. Навстречу ей попался Инглвуд, он шел домой медленно — в глубоком раздумье. Инглвуд был из тех людей, которые, обладая изрядным умом, совершенно лишены предприимчивости. Когда он входил из озаренного заходящим солнцем сада в окутанную сумеречным светом столовую, Диана Дьюк бесшумно вскочила с места и занялась уборкой стола. И все же Инглвуд успел увидеть на мгновение картину такую необычайную, что стоило бы щелкнуть аппаратом. Диана сидела перед неоконченной работой, опершись подбородком на руку, и смотрела прямо в окно, охваченная бездумным раздумьем.
— Вы заняты, — сказал Инглвуд, чувствуя странную неловкость от того, что он видел, и делая вид, что он ничего не заметил.
— На этом свете некогда мечтать и дремать, — отвечала молодая леди, повернувшись к нему спиной.
— Мне только что пришло в голову, — произнес Инглвуд, — что на этом свете некогда проснуться.
Она промолчала; он подошел к окну и глянул в сад.
— Я не курю и не пью, вы это знаете, — сказал он без видимой связи с предыдущим, — потому что это вредно. И все же мне кажется, что все человеческие слабости — взять хотя бы мой велосипед и фотографическую камеру, — все они тоже вредны. Прячусь под черное покрывало, забираюсь в темную комнату — вообще лезу в какую-либо дыру. Опьяняюсь скоростью, солнечным светом, усталостью и свежим воздухом. Нажимаю педали так, что сам становлюсь машиной. И все без исключения поступают так же. Мы слишком заняты и потому неспособны проснуться.
— А скажите, — деловитым тоном прервала его девушка, — стоит ли вообще просыпаться?
— Стоит! — вскричал Инглвуд и в необыкновенном волнении посмотрел по сторонам. — Должно существовать нечто такое, ради чего стоило бы просыпаться. Все, что мы делаем, — только приготовление: ваша опрятность, мое здоровье и научные работы Уорнера. Мы вечно готовимся к чему-то, что никогда не приходит. Я проветриваю дом, вы его подметаете, но что же должно произойти в этом доме?
Она окинула его спокойным, просветленным взором и, казалось, искала, но не находила слов для выражения своей мысли.
Не успела она открыть рот, как дверь распахнулась настежь, и на пороге появилась взволнованная Розамунда Хант в прыгающей белой шляпе. В руке у нее был летний зонтик, на шее — боа. Она дышала через силу, и ее открытое лицо носило отпечаток самого детского удивления.
— Однако это ловко! — проговорила она, задыхаясь. — Что мне теперь делать, хотела бы я знать! Я телеграфировала доктору Уорнеру, вот и все, что я могла придумать.
— Что случилось? — спросила Диана почти сердито и двинулась вперед; она привыкла, что ее всегда зовут на помощь.
— Мэри! — сказала наследница. — Моя компаньонка, Мэри Грэй! Этот ваш полоумный приятель Смит сделал ей предложение в саду после десятичасового знакомства и теперь собирается ехать с нею за брачным разрешением.
Артур Инглвуд подошел к раскрытому французскому окну и посмотрел в золотившийся сумеречным сиянием сад. Все было тихо, лишь какие-то пташки — одна или две — порхали и чирикали в саду. Но за перилами, по ту сторону садовой ограды, стоял кеб, а на крыше его красовался желтый чемодан необычайных размеров.
Глава IV
САД БОГА
Внезапное вмешательство Розамунды рассердило Диану Дьюк.
— Прекрасно! — коротко сказала она. Я полагаю, что мисс Грэй сама может отказать ему, если не хочет выходить за него замуж.
— Но она хочет выйти за него! — в отчаянии вскрикнула Розамунда. — Она сумасшедшая, гадкая, глупая, и я не желаю расставаться с ней!
— Возможно, — вставила ледяным тоном Диана, — но я, право, не вижу, чем мы тут можем помочь.
— Этот человек отпетый идиот, — в сердцах закричала Розамунда. — Я не желаю, чтобы моя милая компаньонка обвенчалась с болваном. Вы или кто-либо другой должны помешать этому. Мистер Инглвуд, вы — мужчина, пойдите и объявите им, что это невозможно.
— К сожалению, мне кажется, что это вполне выполнимо, — с подавленным видом ответил Инглвуд. — Я имею еще меньше прав на вмешательство в их дела, чем мисс Дьюк, не говоря уже о том, что у меня нет ее нравственной силы.
— Нравственной силы нет ни у кого из вас! — крикнула Розамунда, окончательно выходя из себя. — Лучше будет, если я обращусь за советом к кому-нибудь другому; мне кажется, я знаю, к кому, я знаю, кто мне поможет гораздо больше, чем вы... пусть он сварлив, но он во всяком случае мужчина, у него есть на плечах голова...
Она выбежала в сад; лицо у нее пылало, а ее зонтик завертелся, как огненное колесо.
В саду она увидела Майкла. Он стоял под деревом, с гигантской трубкой в зубах, сгорбившись, как хищная птица, он смотрел через забор. Даже суровость, написанная у него на лице, понравилась ей после дикой бессмыслицы всего происшедшего.
— Мне жаль, что я была так резка с вами, мистер Мун, — чистосердечно призналась она. — Я ненавидела вас за цинизм; но я хорошо наказана, теперь мне как раз нужен циник. Меня одолели сантименты — я сыта ими по горло. Все сошли с ума, мистер Мун, я хочу сказать, все, кроме циников. Этот маньяк Смит хочет жениться на моей подруге Мэри, и она... и она, кажется, ничего не имеет против.
Он внимательно выслушал ее и с невозмутимым видом продолжал курить. Видя это, она недовольно заметила:
— Я не шучу, там за оградой стоит экипаж мистера Смита. Он клянется, что сейчас отвезет ее к тетке, а
